Багров Сергей. Следующий писатель

   Пристани в среднем течении Сухоны Устье-Толшменская и Чуриловка тем и были печально известны, что в пору Сталинских пятилеток приняли с барж на свои берега несколько сотен крестьянских семей, изгнанных с родины, как лишенцев. Арестованных доставляли за тысячу верст с Поволжья, Кубани и Украины.
   От пристани – к югу лесными дорогами на телегах. Кто за 10 верст, кто – за 20. Тем, кому повезло, заселялись в барак. Но жилых помещений для всех не хватало. Дабы выжить и жить, новоселы сами стали отталкиваться от горя. Проводник, возглавлявший обоз, останавливался в лесу, где уже начинали строиться спецпоселки. Номер два, номер три и номер четыре. Впоследствии их назвали Малиновец, Войница, Снежная. И памятный камень здесь заложили «1930 – 1957 годы».
   Начиналась новая жизнь. Странная, непонятная, не совсем, казалось бы, и земная. Случалось и так, что люльку с ребенком подвешивали под елку. Для житья же устраивали шалаш. И костер перед ним, чтоб сварить какую-нибудь похлебку, приправив ее заячьей кислицей и корой.
   Выспался или не выспался поселенец, поел, а может, и не поел, но утром, чтоб шел, не мешкая, на работу. На то тебя и доставили под конвоем в вологодский нетронутый лес, чтобы ты выдавал нужные кубометры, и была от этого польза стране.
   Тем, кто пластался в лесу от зари до зари, выдавали полный паёк – 600 граммов хлеба. Кто отлеживался в бараке ввиду слабосилия или хвори – 200 граммов, а то и 100, норма, после которой живут еле-еле, а то и совсем уже не живут.
   Не хватало и обуви, ибо та изнашивалась мгновенно. И не каждый умел плести из бересты ступни-тапочки или лапти. Но каждый боялся остаться с нищим пайком, потому и шел на работу босым. Босиком – по иголкам, хламинникам и пенькам. Босиком и там, где валил вековые деревья. Иногда выручали умельцы. Прикладывались к березе, чтоб надрать с нее лент и сплести тебе, как подарочек, вологодские скрипуны.
   Вот почему в 1963 году, проплывая на пароходе, молодой писатель Василий Белов с удивлением и тревогой вглядывался в дорогу, которая шла от Устье-Толшменской пристани к тем местам, где когда-то стояли кулацкие поселенья. Ехал писатель к своим читателям, чтоб познакомить их с первым своим прозаическим опытом, книгой «Знойное лето». Уже тогда, пребывая на Сухоне, так же как и в самой тихой Тотьме, и умом, и душой оказался он средь ненаписанных откровений не только людей талантливых и успешных, однако и тех, кого бьют, позорят и унижают, отбирая у них и здоровье, и родину, и мечту. Поразила его судьба семьи председателя колхоза «Объединение» Василия Ефремовича Каминского. Кулак-выселенец – и вдруг стал хозяином толшменских спецпоселков, любимцем взрослых и детворы, кто повернул горемычное бытиё к созиданию и успеху. Поверили люди в Каминского, как в чудодея. Главное, что хотел председатель «Объединения», так это сделать жизнь в спецпоселках и сытой, и светлой.
   Чем он брал? Опытом и сноровкой строителя, полевода и агронома. И щедрой душой. И защитой тех, кто себя защищать не умел. И конечно, мудростью и умом. О, сколько было в жизни его отчаянно-смелых решений, риска, азарта и даже погони за чем-то почти фантастическим, после чего жизнь хозяйства преображалась. В конце концов, все три поселка стали не только в районе, но и в области на слуху. Радовали в полях не только рожь и овес, но и пшеница, и кукуруза, и даже гречка. Всё, что росло на Кубани, стало расти и у нас. Арбузов, к примеру, у нас не было и в помине. И вот, они – на никольской бахче. Кушайте на здоровье! Росли и дыни, и кабачки. За семенами посланцы Каминского отправлялись к себе на родину. Кто на Кубань, кто на Днепр.
   Кулаки – и такое рвение?! А там и признание. Вплоть до того, что в годы Великой Отечественной войны пришла от товарища Сталина на Каминского телеграмма, где Иосиф Виссарионович благодарил его и колхозников трех поселков за вклад, который они внесли в образование танковой колонны. И за посылки на фронт полушубков, валенок, рукавиц, кисетов и душегреек тоже сердечно благодарил.
   О таких, как Каминский, Василий Белов писал с особым старанием. Писал о многих из них. Однако не обо всех. Кого-то и пропускал. Казалось, делал это он специально, оставляя пропущенную работу для следующего писателя. В надежде, что тот расскажет о выселенцах не хуже, чем он.
   И вообще, мне думается, Белов никогда не считал, что пишет кого-то лучше. «Самый талантливый из писателей кто? – сказал он однажды. – Тот, кто себя писателем не считает. А пишет затем, что не может уже не писать. Переполнило! Выплёскивается на волю! И надо, надо освободиться. Отдать тому, кто поймет тебя, как себя…»
   Вот и с Каминским такое же получилось. Не Белов о нем написал, а заведующая музеем имени Николая Рубцова Галина Алексеевна Мартюкова. Не писатель, но как рассказала она о тех, у кого отобрали родину и свободу! Пробирало до слез. Очерк опубликован в сборнике «Толшма» под названием «Поселки спецпереселенцев в Никольском сельсовете». Добавлю к сказанному, что почти все население спецпоселков еще в 50-е годы прошлого века вернулось на историческую родину. Многие из них не забыли места, где пролетели десятки лет жизни. У них эта жизнь пала на дальнее детство. Вот и у сына Каминского Михаила и двух его дочерей Надежды и Веры отроческие лета пролетели на дивных холмах Никольской земли. Слишком много доброго они здесь заполучили. Потому спустя 55 лет сюда и приехали на побывку. Сердце не выдержало. Хотелось еще раз окинуть глазами все то, что осталось в душе навеки.
   «Обо всех патриотах, кто горой за народ, рассказать невозможно. Но стремиться к этому надо…Особенно, если тебя беспокоит память. Память о тех, кто жил меньше, чем собирался…» Говорил об этом Василий Иванович в конце декабря 2005 года при милейшей супруге Ольге Сергеевне, когда мы обменялись книгами. Я подарил ему «Россия. Родина. Рубцов». Он мне – «Невозвратные годы».

* Сергей Петрович Багров - Лауреат Всероссийской премии имени Василия Белова «Все впереди»