Воложин Соломон. Как был не сброшен Пушкин с парохода современности


   Начну, как почти всегда, с себя. – Почему меня прямо-таки отвращала любая карточная игра, и чем азартнее, тем больше? – Думаю, от дальних следствий того, что годовалым я чуть не умер от скарлатины и после рос очень хилым. Страсти людские оказались не для меня. А в дальней перспективе не по мне оказался капитализм, реставрировавшийся на шестом десятке моей жизни. Его конкуренция, его жажда неограниченного потребления, умеющая доходить до страсти, были не для меня. Лжесоциализм меня устраивал лишь постольку, поскольку он был не капитализм: неконтрастное общество, в котором – официально, по крайней мере – было не стыдно быть бедным и неуспешным.
   Я был противоположность футуристам начала ХХ века, упивавшимся прогрессом. Революция для них была прогрессом. И, беда, она – 1905 года – потерпела поражение. И они рвали и метали от этого. И были очень ею недовольны за то, что та медлит и не повторяется. А их ощущение времени верно им шептало то, что она вот-вот вернётся.
   «Над реакцией стоит издеваться как над просто таковой», - «подумало», наверно, подсознание Кручёных после бесславного финала конкурса «Золотого руна» 1906 года на тему дьявола, где, на конкурсе, Дьявол бывал и очень страшным, к Абсолюту Зла приближающимся в мироотношении иного совсем-совсем разочаровавшегося современника, например, Добужинского, идущего к ницшеанству, то есть в последнем итоге к отрицанию всего Этого мира ради принципиально недостижимого метафизического иномирия.

Добужинский. Дьявол. 1907.

   Здесь до образа метафизического иномирия ещё далеко, но тенденция чуется. Совсем не футуристская. От одного желания противоположности в подсознании у Кручёных могло стрельнуть, что надо поиздеваться над Злом. В 1913 году Ленин написал: «Для революции недостаточно того, чтобы низы не хотели жить, как прежде. Для неё требуется ещё, чтобы верхи не могли хозяйничать и управлять, как прежде» (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A0%D0%B5%D0%B2%D0%BE%D0%BB%D1%8E%D1%86%D0%B8%D0%BE%D0%BD%D0%BD%D0%B0%D1%8F_%D1%81%D0%B8%D1%82%D1%83%D0%B0%D1%86%D0%B8%D1%8F). Так вполне возможно, что до подсознания Кручёных это дошло в 1912 году. И он написал сколько-то там стихов «Игры в аду» в порядке высокомерного издевательства над умрущим Злом.
   И мне кажется, что я могу объяснить, почему футурист Хлебников, увидев их, не смог с собой совладать, присел и тут же стал досочинять это стихотворение.
   Хлебников «…изучал Пушкина в кружке С.А. Венгерова… созданном[…] им в 1906 г… [Венгеров же редактировал] Сочинения Пушкина. 1906—1911. Т. 1—5. под ред. С.А. Венгерова. (Искомый рисунок с переворотом опубликован во 2 томе собрания сочинений в 1908 г.) [при чём тут рисунок, поясню ниже]» (https://klauzura.ru/2019/01/igra-v-adu/).
   Рисунок этот


мгновенно вспомнился Хлебникову, когда он прочёл издевательские над адом стихи Кручёных. Ведь что, в сущности, мы видим у Пушкина на этом рисунке? – Полный провал дела Зла. Дьявол, растапливая костёр для поджаривания грешников, прекратил подкладывать дрова, подпёр ладонью щёку, и… улетел мечтою на землю к какой-то женщине с локоном, выпущенным на лоб (что не принято было, вообще-то), и с локонами, выпущенными вниз по бокам.

Королева Луиза Прусская. Умерла в 1810-м 34-х лет от роду.

   Что думал Пушкин, рисуя это, не известно. Известно только теперь, что идея Цявловской, что рисунок относится к задуманной романтической поэме «Влюблённый бес», не доказана. А так же известно, что Пушкин в 1821 году был идейно очень горяч. Назревал декабристский заговор, Пушкин это чуял, а рядом с Кишинёвом Ипсиланти, воспользовавшись смертью господаря Валахии и Молдавии Александра Суцу, с группой этеристов перешёл через Прут и призвал народ дунайских княжеств к восстанию против турецкого ига.
   Хлебников это не мог не знать и не чувствовать, что их, футуристов в преддверии новой революции в России, положение не отличалось от положения Пушкина в Кишинёве в 1821 году. Поэтому естественно, что смеющиеся над адом стихи Кручёных легли на воспоминание Хлебникова о рисунке Пушкина и зажгли его подсознание.
   Силлогизмами осознавать это всё Хлебников не мог. А насмешка над неизбежностью гибели ада (реакции) – дело практическое. Тут можно не кусать себе губы (корёжить литературный язык) в злобе на революцию, что она медлит, - можно не прибегать к обычному для футуристов при таком горе заумному языку. И – доведя в поэме бесов до скуки в бесконечной карточной игре – тем самым покончить с адом, со Злом как таковым.

Ещё! Ещё! И горы злата
Уж давят видом игрока,
Монет наполнена палата,
Дрожит усталая рука.
.
И стены сжалися, тускнея,
И смотрит зорко глубина,
Вот притаились веки змея,
И веет смерти тишина…
.
И скука, тяжко нависая,
Глаза разрежет до конца,
Все мечут банк и, загибая,
Забыли путь ловца.

Промчатся годы – карты те же
И та же злата желтизна,
Сверкает день – всё реже, реже,
Печаль игры, как смерть сильна!
*
От бесконечности мельканья
Туманит, горло всё свело,
Из уст клубится смрадно пламя,
И зданье трещину дало.
.
К бездушью близок каждый час,
В глаза направлено бревно,
Вот треск… и грома глас…
Игра обвал – им всё равно!..
.
Всё скука угнетает…
И грешникам смешно…
Огонь без пищи угасает


* - Цитируется произведение 1912 года, а не смешанное произведение 1912 и 1914 гг.

24 октября 2022 г.