Летний день только занялся и обещал быть ясным и солнечным. На небе не было ни облачка. Свежий, утренний воздух бодрил и дышал ароматами цветущих фиалок, незабудок, свежескошенной травы. Черно-жёлтые, бархатистые шмели уже сердито жужжали среди бело-синего буйства ромашек и васильков на огромной клумбе прямо перед большим крыльцом светлого, двухэтажного здания. В центре клумбы располагался изящный фонтан из итальянского мрамора и бил в небо переливавшимися в лучах солнца сверкающими радужными струями. Сквозь его негромкое журчание было слышно, как монотонно стрекотали кузнечики и звонко щебетали лесные птахи, юрко перелетавшие с ветки на ветку разлапистых елей и задумчиво-перешёптывавшихся зелёной листвой густых берёз. Всё располагало к неге и благодушию.
Анна стояла у распахнутого окна на втором этаже и, нервно покусывая кончик лёгкой, шёлковой шали, не сводила глаз с широкой берёзовой аллеи, уходившей в бесконечную даль от цветочной клумбы. Грудь молодой женщины взволнованно вздымалась, в глазах стояли неуверенность и ожидание. Искусно вырезанные пунцовые губы кривились в подобии жалкой улыбки. Увлечённая раздумьями, она не замечала ничего вокруг себя: ни суету мачехи и её приживалок, ни испуганных глаз прислуги, метавшейся по дому с тряпками в руках и наводившей чистоту во всех углах, ни внезапно наступившую тишину по всей усадьбе.
– Скачет, скачет! – Анна вздрогнула всем телом от придушенного восклицания мачехи за своей спиной и устремила свой взор в дальний конец берёзовой аллеи. И, правда! Маленькая фигурка всадника, на белом коне, вдруг возникшая казалось бы из ниоткуда, стала буквально расти на её глазах. Анна почувствовала слабость в ногах, дыхание стало прерывистым.
– Да иди, иди уже скорее в залу-то, – раздался торопливый шёпот мачехи. – Другая бы за счастье почитала, а ты… Вон, довыкобенивалась, что муженёк твой сбежал на службу чуть ли не сразу после венчания. И полгода не минуло… Хоть сейчас-то дурой не будь, счастья своего не упусти, да и нас не подведи!
Анна, стараясь не обращать внимания на её причитания, на неверных ногах спустилась по витой лестнице вниз на первый этаж. Она прошла через большой, светлый музыкальный зал в правую боковую комнату и замерла… Стараниями дальновидной мачехи здесь уже всё было подготовлено: большая кровать, устланная светлым шёлковым бельём, округлые столики, заставленные фарфоровыми тарелками с фруктами и ягодами. В серебряном ведёрке стояла бутылка шампанского, и рядом поблёскивали всеми гранями два великолепных хрустальных бокала. В античных вазах по углам комнаты красовались незнакомые на Руси необыкновенной красоты цветы из оранжереи. В комнате стоял нежный цветочный аромат…
Внезапно до ушей Анны донёсся приближавшийся топот копыт. Она быстро подошла к окну и глубоко вздохнула: « Вот и всё! Через минуту он будет здесь и тогда я смогу сказать ему… сказать, что …». Анна не успела додумать волновавшую её мысль – решительные шаги послышались в музыкальном зале, и через несколько секунд на пороге комнаты возникла такая знакомая невысокая мужская фигура в парике.
– Я получил ваше послание, сударыня. Оно поразило меня до глубины души. И вот я здесь, – отрывисто бросил государь Павел Первый, устремив на Анну быстрый взволновано-блестящий взгляд. – Правильно ли я понял, что вы пригласили меня для того, чтобы… чтобы…
– Да, ваше величество, – почти шёпотом отозвалась она и, не выдержав его настойчивого, требовательного взгляда, залилась краской и опустила глаза.
Государь с облегчением выдохнул:
– Наконец-то! Я так долго ждал этого и уже не смел надеяться, – он торопливо подошёл к собеседнице и порывисто прижал её к своей груди. Анна неуверенно положила руки ему на грудь и робко посмотрела в его глаза:
– Сможете ли вы простить меня, государь?
– Я?! Вас?! – поразился тот и чуть отстранился от молодой женщины. – За что вы просите у меня прощения?
Анна прерывисто вздохнула и, приложив кончики пальцев к вискам, жалобно улыбнулась:
– За то, мой государь, что только сейчас я окончательно поняла – кто истинно любит меня и кто, действительно, готов пойти ради меня на всё.
– И кто же этот герой? – негромко спросил государь. Ноздри его затрепетали от волнения. Он едва сдерживал чувства.
– Этот герой – вы, мой государь! – чуть с вызовом, но уверенно и чётко прозвучал голос Анны.
– А как же ваш супруг? Ведь не далее как зимой, в этой же комнате, вы уверяли меня, что только он является вашим избранником. И я отозвал его из армии, чтобы вы могли сочетаться с ним браком. Я сделал это для того, чтобы вы были счастливы, несмотря на то, что в глазах окружающих мой поступок выглядел смешным и нелепым.
– Я ошиблась… очень сильно ошиблась… Приняла ворона за сокола, – в отчаянии прошептала она и глаза её наполнились слезами. Судорожно вздохнув, она вновь повторила: – Могу ли я надеяться на прощение вашего величества?
Павел Первый нежно провёл рукой по зардевшейся от переживаний щеке молодой женщины и счастливо улыбнулся:
– Милое дитя, ваши слова словно бальзам мне на душу. Вы можете не молить о прощении. Я уже не раз говорил вам, что значит для меня ваше расположение. И доказывал вам свою привязанность не только словами, но и делом. Моё сердце всецело принадлежит вам, и вы вольны распорядиться им как вам вздумается.
Он осторожно приподнял голову Анны за подбородок и приник устами к её пунцовым губам. Анна несмело ответила на его поцелуй и в тот же момент почувствовала, как сильные мужские руки подняли её и понесли к застланному шёлком ложу… Павел Первый бережно посадил молодую женщину на край постели и неожиданно опустился перед ней на одно колено:
– Сударыня, вы – Дама моего сердца и вы оказали мне великую честь, сделав свой окончательный выбор. Я клянусь, что до последнего минуты своей жизни, до последнего вздоха останусь вашим верным рыцарем. И заверяю вас, что вы никогда не пожалеете о своём предпочтении.
Анна, прижав руки к груди и часто дыша, взволнованно проследила за тем, как небольшие, с аккуратно стриженными ногтями, пальцы императора коснулись красной атласной туфельки и бережно сняли её. Анна ещё сильнее прижала руки к груди и невольно закусила губу.
– Вам неприятно? – негромко спросил император, не сводя глаз с побледневшего лица собеседницы.
– Нет-нет, – торопливо ответила та. – Простите, государь. Это всё из-за того, что я очень сильно волнуюсь… я боюсь… я боюсь, что…
– Чего же вы опасаетесь, сударыня? – Павел Первый бережно приподнял изящную ступню Анны и губами прикоснулся к её пальчикам в тонком белом чулочке.
– Боюсь, что не смогу сейчас оправдать ваших ожиданий… я ведь так несведуща в любовных утехах… мой краткий опыт супружеской жизни… – выдохнула Анна.
Павел Первый тихим, коротким смешком прервал её путанную речь и влюблённым взглядом посмотрел на молодую женщину:
– Не беспокойтесь, сударыня. Ваша неопытность льстит моему самолюбию, и я счастлив, что смогу сам посвятить вас во все эти таинства…
Спустя некоторое время в небольшой уютной комнате послышались нарастающие женские стоны, перешедшие в истерические всхлипывания и даже рыдание…
– Что это?! Почему это со мной?! Простите ваше величество… – залепетала смущённая, зарёванная разрумянившиеся молодая женщина, пытаясь прикрыть свою наготу шёлковым покрывалом.
Император с довольной улыбкой на губах, остановил её и тихо поинтересовался:
– Пришёлся ли вам по душе сей катарсис, сударыня?
– Я… я не знаю. Наверное, да, ваше величество. Никогда ещё в жизни я не испытывала ничего подобного… – смущенно пробормотала Анна, чувствуя как умиротворяется всё её тело под умелыми ласками и нежнейшими поцелуями государя.
– Это и есть те чувственные радости, которые могут подарить друг другу мужчина и женщина. Таковыми нас создала матушка-природа, и нет в этом ничего постыдного, – прошептал Павел Первый, касаясь губами молодого женского тела и с наслаждением вдыхая его запах…
Спустя час император велел приготовить завтрак на его любимом островке, что находился посередине большого пруда усадьбы Введенское. Приведя себя в порядок и дождавшись, когда то же самое сделает Анна, он предложил ей свою руку, и они, не торопясь, вышли из комнаты. В музыкальном зале их ждали только люди государя, готовые по его первому слову исполнить любой приказ. Они неслышно прошли вслед за государем и его спутницей. Казалось, что весь дом вымер, хотя и сам государь и Анна понимали, что близкие молодой женщины и дворовая челядь попрятались по своим углам, не желая беспокоить государя. Спускаясь по входным ступенькам здания, Павел Первый обвёл взглядом всё вокруг и вновь восхищённо пробормотал: – Каков умелец этот Львов! Такую красоту всего за один год отстроил. Не зря мне его братья рекомендовали.
– И мне здесь так по душе, ваше величество, – несмело улыбнулась ему Анна. – Я никогда не смогу отблагодарить Вас за столь щедрый дар.
– Милое дитя, вы сегодня уже сделали это и я буду счастлив и впредь потакать все вашим желаниям и капризам, – добродушно рассмеялся Павел Первый и отечески похлопал спутницу по руке. Они пошли по выложенной брусчаткой дорожке, огибавшей с двух сторон большую клумбу с фонтаном. Густо разросшиеся ромашки и васильки радовали взор своей юной хозяйки и её спутника. Двое придворных слуг государя чуть поодаль бесшумно следовали за ними.
Дорога вела прямо к придомовому храму с колокольней, стоявшему на возвышении и большая поляна вокруг него казалась сказочно голубой от обилия произраставших здесь незабудок. Из открытых дверей храма доносилось благоухание ладана и мирры.
Почти сразу же после холма с храмом начиналось большое озеро с жёлтыми и розовыми кувшинками у берега. Над его ослепительно-сверкающей под лучами летнего солнца гладью носились вверх и вниз большие и маленькие стрекозы. В центре озера находился зелёный островок, на котором была построена большая резная деревянная беседка, увитая плющом и хмелем. В самой беседке приятная прохлада и лёгкий полумрак располагали к романтическому настроению. Здесь также находились широкое ложе, устланное красивыми покрывалами и три бархатных пуфика.
Две рукастые бабы в белых накрахмаленных фартуках под зорким присмотром стольничего быстро накрыли еду на небольшом серебряном столике с хрустальной столешницей.
Завидев государя со спутницей, усаживавшихся в небольшую, украшенную яркими лентами и цветами лодку, слуги быстро покинули беседку и на другой посудине поспешили удалиться на берег.
Император Павел Первый решил грести сам. Он закатал рукава летней белой рубахи и сидя на скамеечке напротив своей спутницы, резкими, сильными взмахами вёсел, направил лодку прямо к острову. Анна, придерживая руками изящную соломенную шляпку с широкими полями, сидела, выпрямив спину. Она не сводила блестящих, виноватых глаз со своего царственного спутника и буквально ловила каждое его слово. А он – счастливый и воодушевленный признанием молодой женщины и произошедшим между ними недавним событием, буквально пел соловьём. Проникнувшись с юных лет духом рыцарских романов, государь с первой же минуты увидел в этой милой, живой девушке с бездонными карими глазами и копной тёмных шелковистых волос свою Даму сердца. С того дня он стал её преданнейшим, бескорыстным рыцарем и ничего не требовал взамен. Любил свою избранницу платонической любовью, терпеливо ожидая взаимности, и даже назначил фрейлиной в свиту императрицы, чтобы только иметь возможность каждый день видеть свою Даму сердца. В честь любимой Аннушки были названы корабли, на знамёнах гвардии было вышито её имя, и её любимым красно-коричневым цветом был выкрашен только что отстроенный Михайловский дворец.
И вот теперь необыкновенная радость переполняла всё его существо, и он был готов бросить к ногам своей избранницы все богатства мира. Павел Первый не уставал восторгаться её красотой, постоянно твердил о своей радости в общении с нею. Анна же, молча, улыбалась и просто согласно кивала головой. Лишь один раз она взглянула на своего спутника жалобным взглядом и чуть дрогнувшим голосом спросила: – Прошу покорнейше простить меня за излишнее любопытство, великий государь…
– Спрашивайте о чем хотите, милое дитя, – благосклонно кивнул Павел Первый, подавая ей руку и помогая сойти с лодки на берег.
– Я бы хотела узнать свою дальнейшую участь, государь. Супруг мой стал мне ненавистен… В вас же я души не чаю. Самое большое моё желание теперь – быть всегда рядом с вами, ваше величество, сопровождать вас везде и никогда более не расставаться. Ибо только в вас отныне заключается смысл всей моей жизни, – с надеждой в голосе закончила она свою речь.
– Милая моя, Аннушка! – Павел Первый порывисто привлёк к себе молодую женщину. – Вы не представляете себе, какую радость вы сейчас доставили мне своим вопросом. Я тоже мечтал об этом с того момента, когда увидел вас в первый раз. К моему огорчению есть условности, которые не позволят нам обручиться. Но, если вас не будет смущать роль просто Дамы моего сердца, то с этого момента мы с вами более никогда не расстанемся вплоть до гробовой доски.
Анна, откинув рукой лёгкую кисею, прошла вовнутрь большой, красиво убранной беседки и, повернувшись лицом к государю, по-детски доверчиво улыбнулась: – Я буду счастлива, великий государь, быть вашей Дамой сердца.. Только позвольте мне всегда находиться рядом с вами и преданно служить вам.
Павел Первый с нескрываемым облегчением выдохнул и, счастливо рассмеявшись, потянулся к бутылке с шампанским: – Воистину, вы – ангел, милая Аннушка! Клянусь вам, что никогда не обижу вас ни словом, ни делом. Теперь вы – смысл всей моей жизни. В Михайловском заканчивают строительства моего изумительного дворца-крепости и самые лучшие покои уже отведены в нём для вас. Мои же покои будут находиться ровно под вашими, и соединять их будет тайная лестница. Так мы сумеем и приличия соблюсти и наслаждаться нашим счастьем.
Великий государь протянул своей спутнице бокал шампанского и нежно увлёк её к большому, богато убранному ложу, где они вновь предались любовной страсти.
Когда солнце встало в зените, они вышли из беседки и, улыбаясь друг другу, направились на лодке к берегу. Там их уже ждали придворные слуги, которые помогли государю и его спутнице выбраться на берег и тут же раскрыли над ними большие белые зонты, спасая от жарких лучей солнца.
– Прошу вас, государь, пойдёмте в оранжерею. Я хочу сама угостить вас теми заморскими ягодами, что цвели в начале весны. Помните тот кустарник , что сидит рядом с вашей любимой пальмой? – Анна с милой непосредственностью улыбнулась государю и чуть потянула его за рукав.
– Как же я могу отказать вам в такой малости? – пожал плечами тот и, обняв её, повёл в сторону большого, высотой двадцать метров сооружения из стекла и дерева. Оранжерея находилась примерно в полукилометре от основного здания усадьбы, и по дороге к ней архитектор-затейник расположил изящные фонтаны, цветущие и благоухающие кустарники и цветы. Здесь же находились небольшие, но очень изящные мраморные скульптуры. Радующие глаз клумбочки из любимых Анной ромашек, васильков и незабудок были разбросаны по всему пути следования к оранжерее.
Придворные слуги предупредительно распахнули перед ними массивные деревянные двери и Павел Первый с Анной оказались в сказочно-красивом, благоухающем необыкновенными цветочными ароматами зелёном мире удивительной оранжереи. Невиданные на Руси деревья и цветы радовали глаз своим изяществом и буйством красок. Большие бабочки, словно драгоценные украшения, порхали вокруг них, задевая лица вошедших тончайшими бархатными крыльями. Пение заморских птиц в больших, искусно разукрашенных клетках, подвешенных к высоким деревьям, разносилось вокруг. Тихое журчание воды в небольших фонтанчиках умиротворяющее действовало на любого, кто попадал в это сказочное место. Среди этого праздника зелени и красоты белели мраморные фигуры античных статуй.
– Вот, государь, я говорила про эти ягоды, – Анна подбежала к невысокому кустарнику, усыпанному красновато-бурыми ягодами и, ловко сорвав несколько штук, тут же протянула государю. Павел Первый, с юности опасавшийся отравлений, внимательно посмотрел ей в глаза и ни минуты не колеблясь, взял из рук молодой женщины пару ягод. Отправил их себе в рот и согласно кивнул головой: – Да, Аннушка, ягоды вкусны, как и ваши поцелуи…
Потом они как дети стали бегать по выложенным мелкой галькой дорожкам, прячась друг от друга за деревьями, скульптурами, фонтанчиками, и их весёлый, громкий смех гулко отражался под сводами огромной оранжереи, пронизанной сквозь стеклянную крышу летними солнечными лучами…
Из оранжереи они, веселясь и хохоча, направились в сторону небольшой расчищенной дорожки, ведшей вниз со склона прямо к Москве-реке. Вековые сосны окружали их со всех сторон, и пряный хвойный аромат сопровождал всю дорогу до самого низа. Здесь, прямо среди янтарно-коричневых стволов сосен и жасминовых кустарников располагался большой, выложенный из камня грот. Внутри грота стояла прохлада и полумрак. Заранее зажжённые факелы ярко освещали каменные изваяния, находившиеся там. Тихое журчание природного ручейка, заключённого в обрамление из мраморных амфор и лиан, да звук падающих крупных капель с влажного, каменного потолка нарушали мрачную тишину грота.
– Я сюда одна никогда не хожу, – почти шёпотом произнесла Анна, тесно прижимаясь к государю и настороженно оглядываясь по сторонам. Такие страсти мне здесь иногда мерещатся! То водяной кажется вот-вот появиться из темноты, а то вдруг женский вздох послышится. Может, какая русалка заглядывает сюда, когда здесь никого нет – река-то вон отсюда как близко – рукой подать…
– Милое моё дитя! – как-то озабоченно вздохнул Павел Первый. – Не того вы боитесь, сударыня. Лешие, да русалки может и существуют, да только больше в сказаниях и в былинах. Другого нужно бояться, Аннушка.
– Чего же, ваше величество? – растерянно посмотрела на него молодая женщина. – Мне всегда говорили, что …
– Людей нужно бояться, именно людей! – воскликнул государь и, нахмурившись, добавил: – Нет страшнее и коварнее врага, чем человек. Улыбается тебе, в глаза заискивающе смотрит, а в кармане фигу держит или ещё чего похуже. Мне вон некоторые осмеливались пенять, что я, дескать, жестокий самодур. А я не самодур, ангел мой! Я за справедливость и порядок. Оттого и муштрую солдат, да пишу регламенты своим подданным, что хочу видеть вокруг себя исполнительность и мастерство высшего порядка. А враги спят и видят, как бы скорее меня с престола скинуть, да государственную власть к рукам прибрать.
– Трудно мне представить, что у такого образованного, умнейшего и добрейшего человека есть враги! – с искренней интонацией всплеснула руками Анна.
– Это я с вами, милое дитя, такой, – тихо рассмеялся Павел Первый. – Только вы на меня так умиротворяющее и действуете, – он нежно прижал свою спутницу к груди и добавил: – Этим некоторые мои придворные и пользуются, умоляя вас передать мне на подпись для помилования очередные списки каких-нибудь арестантов…
– Так это же благое дело – оказывать милость к оступившимся! – горячо воскликнула его спутница, глядя ему прямо в глаза.
– Разумеется, – кивнул Павел Первый и повёл свою спутницу к выходу. – Милость к оступившимся – это всегда хорошо. Только никогда не стоит забывать о том, что и враги не дремлют. Денно и нощно я думаю об этом, стараясь уберечь себя и близких мне людей от бед, что замышляют эти негодяи. Потому и здесь – в Введенском по моему приказу отстроены тайные подземные ходы, чтобы и у меня и у вас, ангел мой, была возможность беспрепятственно покинуть усадьбу на лошадях в любое время.
Они вышли из грота и проголодавшийся Павел Первый велел слугам готовить обед в трапезной усадьбы. Один из них тут же побежал в сторону поварни, стоявшей поодаль от главного здания усадьбы.
Анна, тем временем, кротко улыбаясь, сделала несколько шагов в сторону тропинки, ведшей обратно наверх – к зданию усадьбы. Павел Первый тут же нагнал её и, вновь отечески обняв за округлые плечи, тихо рассмеялся: – Я так счастлив сегодняшним днём, милое дитя! Это вы меня сделали таким. В благодарность я велю следующий корабль из моего флота назвать в вашу честь.
– Так уже есть же два корабля с моим именем, государь, – нерешительно возразила его спутница, смущённо глядя на государя.
– Я готов весь мир положить к вашим ногам, моя прекрасная Дама сердца! – государь неожиданно опустился перед ней на одно колени и склонил голову: – Вы единственная, кому я буду служить всем сердцем до конца своих дней. И хочу верить в искренность вашего сегодняшнего признания.
– И не сомневайтесь, ваше величество. Одно только жаль – что я не сразу поняла, что только ваши любовь и забота и есть смысл всей моей жизни.
– Готовы ли вы, Аннушка, поклясться, что не покинете меня ни при каких обстоятельствах до самой нашей смерти? – маленькие, светлые глаза Павла Первого с тревогой и надеждой взглянули на молодую женщину.
– Готова, мой государь, – без промедления ответила та, протягивая ему свою маленькую ручку в белой перчатке. Он припал губами к её руке и, поднявшись с колена, торжественно заявил: – Тогда, ангел мой, мы сейчас же должны пойти к нашему месту и дать друг другу эту клятву.
Они быстрым шагом, молча, направились к усадьбе и, поднявшись по ступенькам, прошли в небольшое помещение с высоким белым куполом. Прямо под самим куполом на полу из деревянных деталей была искусно выложена многолучевая коричневая звезда. Павел Первый и Анна встали в центр этой звезды и, подняв головы кверху, громко и чётко поклялись друг другу в вечной любви и верности. Голоса их странным образом изменились и зазвучали как-то особенно звучно и торжественно, что объяснялось необычной постройкой купола, отражавшим неповторимым образом все звуки именно в этой точке.
Стольничий сообщил, что в трапезной всё готово и великий государь со своей спутницей отправились трапезничать.
Вкусные ароматы еды смешивались с ароматами цветов и зелени. Солнечные лучи уходившего на закат солнца освещали большое светлое помещение трапезной. Пение птиц и стрекотание кузнечиков приятным дополнением звучали за окном… Всё располагало к благодушию и радости жизни.
Анна сидела напротив императора и с искренней любовью смотрела на него. Она не могла не видеть, что человек этот внешне неказист, что у него маленькие глазки, курносый нос, оттопыренные уши, почти женские ручки и смешное телосложение. Всё это молодая женщина, конечно же приметила с самой их первой встречи, но и всё это с сегодняшнего дня стало казаться её таким милым и трогательным. Анне очень захотелось вновь прижаться к тщедушному, но крепкому телу государя, почувствовать запах табака, шедший от него и ощутить себя маленькой девочкой под защитой волшебного царевича из сказки…
Всего несколько месяцев назад она была уверена, что любит своего мужа – красавца князя Гагарина и верила, что это было взаимно. Но пелена с её глаз упала сразу же после того как три дня назад он заявил Анне, что женился только по велению государя и никогда не испытывал к ней никаких романтических чувств. После чего князь вновь вернулся в армию.
Потрясение, испытанное Анной после признания супруга, помогло ей наконец-то осознать, что всё это время она не понимала и не видела, как был добр, тактичен и щедр по отношению к ней и к её чувствам император Павел Первый. Пришедшие к ней с той минуты благодарность, восхищение и признание к этому некрасивому внешне человеку в этот вечер так переполнили молодую женщину, что ей захотелось плакать от таких чувств…
Спустя два часа они поднялись на второй этаж и прошли в большую комнату Анны. В вечерних сумерках были хуже различимы очертания предметов в комнате. Чуть колыхавшиеся огоньки свечей создали причудливую игру света и тени вдоль стен. Из приоткрытого окна повеяло речной свежестью. Павел Первый подошёл к Анне, вставшей у окна с устремлённым вдаль взором. Там, на быстро темневшем фиолетово-чёрном небосводе, загорелись первые звёздочки. Прямо перед зданием, сразу за смотровой площадкой располагался крутой, заросший черневшими вековыми соснами, спуск. По велению архитектора Львова широкая полоса леса перед зданием была вырублена и потому из окна, где стояли император Павел Первый и его спутница открывался необыкновенно красивый вид на белевшие в свете факелов античные скульптуры, расположенные вдоль всего спуска, кирпичные стены грота, стоявшего в низине слева и тоненький, острые серпик молодого месяца, отражавшегося на маслянисто-глянцевой тёмной поверхности Москвы-реки.
– Вот, ангел мой, и подходит к концу мой самый счастливый день. Сегодня вы подарили мне себя и это самый драгоценный дар, который был в моей жизни и о котором я мечтал с первой минуты нашей встречи, – государь приобнял молодую женщину со спины за плечи и горячим поцелуем прикоснулся к её нежной шее.
– И я очень счастлива, ваше величество, – взволнованно прошептала она. – И тешу себя надеждой, что смогу более никогда не разлучаться с вами.
– Будьте покойны, ангел мой. Завтра я возвращаюсь в Москву и тотчас же велю ускорить подготовку ваших комнат в Михайловском дворце. Вы будете приятно удивлены, сударыня.
– Чем же? – Анна повернулась к нему лицом. Её чёрные глаза задорно заблестели в сгущавшихся сумерках.
– Я приказал весь дворец выкрасить в ваш любимый цвет – цвет той перчатки, что вы обронили на первом нашем балу, – довольно похвастался великий государь.
Анна только судорожно вздохнула и от избытка чувств, переполнивших её, обвила руками своего собеседника за шею и впервые посмела сама прильнуть губами к его сухим устам. Павел Первый крепко прижал к себе молодую женщину….
Так они долго простояли у окна, обнимая друг друга и не догадываясь о том, что это было последнее лето их любви. Что через десять месяцев в покои российского императора Павла Первого в промозглом Михайловском дворце ночью ворвутся его враги-предатели и потребуют отречься от престола. А он, имея возможность скрыться по тайной лестнице через покои Анны этажом выше, и не подумает этого сделать, чтобы не подвергнуть опасности любимую. И на его отказ подписать отречение несколько здоровенных, крепких мужчин, вначале ударив императора в висок золотой табакеркой, затем набросятся, подобно шакалам, гуртом на одного и станут кромсать ножами, пинать ногами и душить последнего царственного рыцаря… Не ведали влюблённые и того, что и сама Анна переживёт своего возлюбленного всего на четыре года и скончается в изгнании на чужбине от чахотки…
Ничего этого они не знали, и потому пока были счастливы и полны надежд…