Но вот
но вот в разлинованном свете
в границах от сих и до сих
проходят по встречной предметы
и люди одетые в них
но вот опускается цельсий
и падает в мёрзлый подвал
откуда разносятся песни
по самый по первый канал
но вот на селёдке под шубой
стоит неуменья печать
торчат плавники из-под шубы
чешуйки и кости торчат
но вот замыкается вечер
и пьётся бутылка чернил
я вусмерть стихами залечен
но вот
но опять
сочинил
Слова
твои слова. слова. слова. слова.
речённые во вторник.
пересластили нёбо (как халва).
захолодили сердце (как покойник).
я «приму» отсыревшую тянул.
и сладко-сладко.
в холоде.
тонул.
Эвклид
двоятся рельсы у Эвклида.
он негодует потому,
что параллельные — две гниды —
пересеклись назло ему.
за всех,
за вся и всё в ответе
в системе двух координат
путеец щурится в кювете.
оранжев.
пахнущ.
бородат.
Изгнание
послание в бутылке
то в лобной. то в затылочной.
(соперничают, что ли?)
нашёл на дне бутылочном
неслыханные боли.
нашёл друзей по разуму.
(зелёные и чавкают.
в моей квартире — база их:
ну, отдых с дозаправкою.)
друзья мои по разуму,
друзья зеленоцветные
хлебали многоразово
за дружбу межпланетную.
друзья меня... оставили
на дне. и закупорили.
и сбросили. и сплавили.
и вот плыву по морю я.
плыву. без роду-имени.
но было ж время!!! было ведь!!!
прости меня.
прости меня.
спаси.
попробуй выловить.
дождь
заплакал день. безудержно. навзрыд.
вода к воде. воде наперебой.
дней тысячи, и каждый — позабыт.
но есть один, отмеченный судьбой.
по жестяным беззубым скатам крыш
наотмашь бьёт вода. кипит вода.
и что теперь мне делать?
ты молчишь.
и я плетусь неведомо куда.
и я дышу в витринное стекло.
и бормочу размытому в стекле:
всё смыло. всё пропало. всё прошло.
и что теперь мне делать на земле?
идти под дождь? неистово курить?
просить простить? просить пустить назад?
всех ненавидеть? нежно всех любить?
себя вручить кому-то наугад?
Холодно-горячо
Евгении Извариной
гололедица
гололедица на земле.
а на линиях — гололёд.
малахитовые, в золе,
отпечатки осипших нот
расписались по проводам —
тут вороны. вороны там.
он за сахаром. он идёт.
кувыркается: бах-бабах.
а над ним — провода и лёд.
и вороны на проводах.
на него — ноль вниманья. ноль.
типа, глупости, а не боль.
он затылком лежит об лёд.
он читает по проводам
воронёные знаки нот.
здесь читает. читает там.
он лежит головой об лёд.
с неба сахар вот-вот пойдёт.
боль проходит.
вот-вот пройдёт.
мне 11 лет
но вот в разлинованном свете
в границах от сих и до сих
проходят по встречной предметы
и люди одетые в них
но вот опускается цельсий
и падает в мёрзлый подвал
откуда разносятся песни
по самый по первый канал
но вот на селёдке под шубой
стоит неуменья печать
торчат плавники из-под шубы
чешуйки и кости торчат
но вот замыкается вечер
и пьётся бутылка чернил
я вусмерть стихами залечен
но вот
но опять
сочинил
Слова
твои слова. слова. слова. слова.
речённые во вторник.
пересластили нёбо (как халва).
захолодили сердце (как покойник).
я «приму» отсыревшую тянул.
и сладко-сладко.
в холоде.
тонул.
Эвклид
двоятся рельсы у Эвклида.
он негодует потому,
что параллельные — две гниды —
пересеклись назло ему.
за всех,
за вся и всё в ответе
в системе двух координат
путеец щурится в кювете.
оранжев.
пахнущ.
бородат.
Изгнание
послание в бутылке
то в лобной. то в затылочной.
(соперничают, что ли?)
нашёл на дне бутылочном
неслыханные боли.
нашёл друзей по разуму.
(зелёные и чавкают.
в моей квартире — база их:
ну, отдых с дозаправкою.)
друзья мои по разуму,
друзья зеленоцветные
хлебали многоразово
за дружбу межпланетную.
друзья меня... оставили
на дне. и закупорили.
и сбросили. и сплавили.
и вот плыву по морю я.
плыву. без роду-имени.
но было ж время!!! было ведь!!!
прости меня.
прости меня.
спаси.
попробуй выловить.
дождь
заплакал день. безудержно. навзрыд.
вода к воде. воде наперебой.
дней тысячи, и каждый — позабыт.
но есть один, отмеченный судьбой.
по жестяным беззубым скатам крыш
наотмашь бьёт вода. кипит вода.
и что теперь мне делать?
ты молчишь.
и я плетусь неведомо куда.
и я дышу в витринное стекло.
и бормочу размытому в стекле:
всё смыло. всё пропало. всё прошло.
и что теперь мне делать на земле?
идти под дождь? неистово курить?
просить простить? просить пустить назад?
всех ненавидеть? нежно всех любить?
себя вручить кому-то наугад?
Холодно-горячо
Евгении Извариной
гололедица
гололедица на земле.
а на линиях — гололёд.
малахитовые, в золе,
отпечатки осипших нот
расписались по проводам —
тут вороны. вороны там.
он за сахаром. он идёт.
кувыркается: бах-бабах.
а над ним — провода и лёд.
и вороны на проводах.
на него — ноль вниманья. ноль.
типа, глупости, а не боль.
он затылком лежит об лёд.
он читает по проводам
воронёные знаки нот.
здесь читает. читает там.
он лежит головой об лёд.
с неба сахар вот-вот пойдёт.
боль проходит.
вот-вот пройдёт.
мне 11 лет
соседка баба Клара
заправит свой мундштук.
настроит окуляры
в количестве двух штук.
заправит свой мундштук.
настроит окуляры
в количестве двух штук.
запшикает одышку,
как Черчилль в Тегера-
не зла как будто слишком,
но слишком уж стара.
пошлёт сестре шифровку
из точек и тире
и рекогносцировку
устроит во дворе.
возьмёт меня на мушку.
на раз и два пальнёт:
стихи он пишет! Пушкин!
паршивый рифмоплёт!
моряк
ты бывалый кто бы спорил
но известно наперёд
кровь твою присвоит море
плоть мурена заберёт
паспорт измочалят волны
неприкаянный один
будет голос твой безмолвный
пузыриться из глубин
ничегошечки не значит
вечный трёп о моряке
только мама
мама прячет
чёрный бархат в сундуке
переправа
бисером. почерком. через канву.
через канаву с краплёной водой.
я-то не сахарный — переплыву.
как быть с тобой?
там, в кожуре почерневшей канвы,
галлюцинации и ремесло.
ты-то ни в чём не повинна. увы,
не повезло.
в броде огня не найдёшь. не ищи.
тонут в тумане и тьме фонари.
свищут на днище у лодки свищи.
вслух говори,
что обманулась когда-то тогда
бисером. почерком. чёрной канвой.
если не слеп, то воздаст по трудам
боженька твой.
Я вернулся бы...
как Черчилль в Тегера-
не зла как будто слишком,
но слишком уж стара.
пошлёт сестре шифровку
из точек и тире
и рекогносцировку
устроит во дворе.
возьмёт меня на мушку.
на раз и два пальнёт:
стихи он пишет! Пушкин!
паршивый рифмоплёт!
моряк
ты бывалый кто бы спорил
но известно наперёд
кровь твою присвоит море
плоть мурена заберёт
паспорт измочалят волны
неприкаянный один
будет голос твой безмолвный
пузыриться из глубин
ничегошечки не значит
вечный трёп о моряке
только мама
мама прячет
чёрный бархат в сундуке
переправа
бисером. почерком. через канву.
через канаву с краплёной водой.
я-то не сахарный — переплыву.
как быть с тобой?
там, в кожуре почерневшей канвы,
галлюцинации и ремесло.
ты-то ни в чём не повинна. увы,
не повезло.
в броде огня не найдёшь. не ищи.
тонут в тумане и тьме фонари.
свищут на днище у лодки свищи.
вслух говори,
что обманулась когда-то тогда
бисером. почерком. чёрной канвой.
если не слеп, то воздаст по трудам
боженька твой.
Я вернулся бы...
ангина
залепила горло глина
вперемежку со стеклом.
называется ангиной
этот колющийся ком.
(мама мёдом кормит сына.
обзывает дураком.)
словно чудищины клешни
горло рвут на лоскутки.
я умру сейчас, конечно,
всем прогнозам вопреки.
(и вращаются неспешно
люстры, мухи, потолки.)
залепила горло глина
вперемежку со стеклом.
называется ангиной
этот колющийся ком.
(мама мёдом кормит сына.
обзывает дураком.)
словно чудищины клешни
горло рвут на лоскутки.
я умру сейчас, конечно,
всем прогнозам вопреки.
(и вращаются неспешно
люстры, мухи, потолки.)
отпустило. полегчало.
отболело поутру.
и решил я, что, пожалуй,
что до смерти не умру.
(и зажил опять сначала.
пам-парам! ту-ру-ру-ру!)
вернётся ли дядя Янис в детство
К синей шапочке конькобежца,
К сладким яблочным пирогам,
К папе — дутому громовержцу,
К маме — лучшей из тысяч мам,
К двухэтажке с кустом на крыше,
К зову в сумерках: «Сын! Домой!»,
К машинисту из третьей — Мише,
К Розе Павловне из восьмой,
К молоку в трёхлитровой крынке
Я вернулся бы — спору нет,
Но: чтоб варежки на резинке
И чтоб взрослый велосипед!
отболело поутру.
и решил я, что, пожалуй,
что до смерти не умру.
(и зажил опять сначала.
пам-парам! ту-ру-ру-ру!)
вернётся ли дядя Янис в детство
К синей шапочке конькобежца,
К сладким яблочным пирогам,
К папе — дутому громовержцу,
К маме — лучшей из тысяч мам,
К двухэтажке с кустом на крыше,
К зову в сумерках: «Сын! Домой!»,
К машинисту из третьей — Мише,
К Розе Павловне из восьмой,
К молоку в трёхлитровой крынке
Я вернулся бы — спору нет,
Но: чтоб варежки на резинке
И чтоб взрослый велосипед!