Размалёванный кичливой рекламой троллейбус, урча и подвывая, полз по вечернему городу. Водитель его, худенькая и немолодая женщина, как вахтенный матрос, напряжённо всматривалась в туманную даль, в свете безумных фар отыскивая среди рытвин и луж самый безопасный фарватер. Она была всецело поглощена этим, и, весьма профессионально маневрируя, даже позволяла дремать рыхлой подруге по экипажу - кондукторше. В салоне было совсем немного пассажиров, и все они, с горьким и надменным отрицанием происходящего, давно уже ушли далеко в себя, отрешённо дожидаясь своей очереди на выход. За исключением одного странного пассажира.
Впрочем, почему странного? Одет он был не как все, ну и что? Мало ли кто ходит нынче в драповых пальто и без шапок. Прическа не соответствовала общепринятым нормам, волосы казались чересчур длинными? Позвольте, какие нормы? Сейчас, кто во что горазд. И ничего! Слава Богу, он не был стрижен лесенкой и не изумлял оттенками волос фиолетово-сиреневой гаммы.
Ах, вот что! Глаза его были полны призывной тоски и одновременно светились бесстрашной надеждой. Они бросали вызов серой обыденности мегаполиса, влачившего жалкую и размеренную жизнь по скучным и наезженным колеям. И были обращены глаза эти на женщину, которую нельзя было не назвать красивой. Для таких время, остановившись, отдыхает, чтобы
потом, спохватившись, нанести сразу один точный, сильный, безжалостный удар.
Но до этого было ещё далеко. Ведь не случайно наш странный герой так смотрел на неё, а потом, кашлянув, чётко произнёс:
-Я хочу написать Ваш портрет!
Женщину, вероятно, в мыслях собирающую эдельвейсы на высокогорных альпийских лугах или созерцающую попугаев в сочных, вечнозелёных лесах Австралии, явно не обрадовало предложение странного попутчика. Оно было подобно внезапному возвращению в мрачный, чёрно-белый, отвратительный мир. А иначе отчего же её тонкие брови сотворили молнии, а яркие губы тронула недовольная гримаса? Она не удостоила мужчину развёрнутого ответа, а лишь отрицательно покачала головой в изящной шляпке, поправив выбившуюся прядь белокурых волос.
Мужчина пристально посмотрел на красавицу. Как будто заглянул не в голубые глаза её - в глубину души. Невинной и прекрасной, идущей своей тропой красоты, на которую он вступил совершенно нечаянно. И сознавая своё место, теперь словно не у женщины – у великого Создателя всех миров испрашивал робко великодушного разрешения продолжать свой путь.
-Но …
Он смутился под её суровым взглядом, отвёл глаза на потёртую папку с карандашными набросками, в волнении почесал плохо выбритую щёку и всё-таки закончил:
- … я хочу написать Ваш портрет. Это не займёт много времени. Красавица, как будто бы окружённая защитным эфирным облаком, холодно, словно с высоты небес, вновь бегло оглядела его, волнуемого роковой загадкой бытия, и смертно бросила звонкое:
-Нет!
Она вновь продолжила путь по загадочной тропе, а он остался в хохоте незримых демонов у нелепой развилки в ожидании притока свежего воздуха или помощи Демиурга в исполнении лучезарных грёз. Но помощи ждать было, по всей вероятности, неоткуда, отчего художник погрузился в чад напряжённых раздумий, остроконечных тревог и нелепого бреда отлетевшего почти дня.
Троллейбус замедлил движение и подошёл к остановке, ярко освещённой прилепившимися со всех сторон киосками, заполненными палёной водкой и газированной водой всех цветов радуги. Женщина изящно поднялась со своего места и вышла из салона. А мужчина?
Разумеется, он преодолел все туманные сомнения и созвучия условностей, и, стремительно выскочив за ней, уже на границе тьмы и ярко освещённого круга торговых точек, как на границе миров, догнал и перегнал красавицу. Забежав немного вперёд, он глупо взмахнул руками и вновь озвучил своё странное желание, подкрепив на этот раз громкими аргументами:
-Да, я не столь быстро рисую, как Редискин. Не так ловко смешиваю краски, как Капусткин, и не так мастерски изготавливаю багеты, как Картошкин. Однако мне удаётся передать волшебную суть души человека. Вперёд, во тьму грядущих времён, полетит горделивое и прекрасное изображение, и когда на небе не будет солнечных лучей, оно, это отображение стройных форм природы, будет освещать поникшее от осознания силы красоты окружающее пространство микрокосма.
Женщина, буквально на доли секунды замедлила своё движение по направлению к дому, словно в нерешительности, но вдруг, как ветер в океане, напротив, убыстрила шаг, отрезав:
-Нет, нет и нет!
Но художник уже ощутил рокотание бури в груди. Он попал в плен лазурных видений и оживших надежд, выползших из раковин отчаяния на свет божий и ощутивших безбрежье океана фантазий. Из раба судьбы он начал медленное и болезненное превращение в её властелина и твёрдо заметил попутчице:
-Конечно, я не из числа великих художников. Но я послушен призывам неведомых сил, заклинающих повторить моё предложение. Вероятно, это силы природы и как знать, не отреагируют ли они грозной обидой на отказ увековечить их же великое творение. Отчего же не подчиниться?
Женщина молчала.
-Я хочу … написать Ваш портрет.
Он горячо и пылко, как самум, налетающий на оазис в пустыне, принялся бросать в бой всё новые и новые аргументы, приводя примеры великих художников прошлого, начиная от Рембрандта, а она всё молчала. Так они подошли к подъезду дома, отличающегося от соседних домов лишь номером, и тут она неожиданно едко спросила:
-А может мне просто отдаться?
Он, задыхаясь от волнения, не смог вымолвить ни слова, а лишь кивнул в ответ и с бесстрашием пирата, идущего на абордаж, прошёл за ней в хмурый подъезд. Любопытная красавица луна пыталась заглянуть за ними внутрь типового строения, а когда это не получилось, спохватившись, стыдливо прикрылась облачком. Поэтому этот спутник Земли не смог увидеть, как кольцеобразный огонь начал медленно и неотвратимо сужаться и вдруг охватил этих двоих так плотно, что они долго не могли выбраться из кольца дикой и всепоглощающей страсти. Те, кто горели, полюбив, и те, кто сгорели, не отведав встречного порыва, одинаково творцы, потому что, прикоснувшись к кусочку вечности, стали смотреть на жизнь совсем по-другому, осознав не только воистину великую силу страсти, но и её способность решительно изменить существо человека. Блажен, кто чувствует эту правду и несчастен, кто не ведает её.
Однако кто знает все тайники сердца? Покажите мне этого человека, и я скажу: с таким же успехом он может показать вам все тайники змей и все мосты, перекинутые из небытия в Вечность. И мечта о подвигах – лишь детская забава по сравнению с мечтой о долгом обладании прекрасным.
Мужская половина читателей не даст соврать, а я цинично замечу: обладать красивой женщиной совсем не то, что обладать красивой вещью, ибо требует постоянной находчивости и даже дьявольской изобретательности. Не слабая половина читателей ждёт конкретных действий героя. Другая же, слабая и прекрасная половина уже давно почувствовала подвох. Итак …
-Я хочу написать Ваш портрет! – громко сказал он утром, жестом римского патриция перекидывая через плечо смятую простынь. И его глаза, устремлённые на неё, сверкнули грозным огнём.
-Нет, - всё так же твёрдо ответствовала она, - когда я, простая натурщица, двадцать лет назад вышла за Вас замуж, я поставила всего лишь одно условие. Я никогда больше не буду позировать.
Скорбный глас вырвался из груди его, пробил этажи многоэтажки и достиг голубя, всю ночь мучавшегося на чердаке бессонницей, и только что, наконец, задремавшего. Бедная птица встрепенулась, а ослабевший звук растаял среди пыльных стропил и всякого хлама, словно напоминая о бренности этого нелепого и грешного мира людей, способных время от времени поражать Великого Создателя своими безумными, противоречивыми и в то же время такими восторженно яркими поступками.
Впрочем, почему странного? Одет он был не как все, ну и что? Мало ли кто ходит нынче в драповых пальто и без шапок. Прическа не соответствовала общепринятым нормам, волосы казались чересчур длинными? Позвольте, какие нормы? Сейчас, кто во что горазд. И ничего! Слава Богу, он не был стрижен лесенкой и не изумлял оттенками волос фиолетово-сиреневой гаммы.
Ах, вот что! Глаза его были полны призывной тоски и одновременно светились бесстрашной надеждой. Они бросали вызов серой обыденности мегаполиса, влачившего жалкую и размеренную жизнь по скучным и наезженным колеям. И были обращены глаза эти на женщину, которую нельзя было не назвать красивой. Для таких время, остановившись, отдыхает, чтобы
потом, спохватившись, нанести сразу один точный, сильный, безжалостный удар.
Но до этого было ещё далеко. Ведь не случайно наш странный герой так смотрел на неё, а потом, кашлянув, чётко произнёс:
-Я хочу написать Ваш портрет!
Женщину, вероятно, в мыслях собирающую эдельвейсы на высокогорных альпийских лугах или созерцающую попугаев в сочных, вечнозелёных лесах Австралии, явно не обрадовало предложение странного попутчика. Оно было подобно внезапному возвращению в мрачный, чёрно-белый, отвратительный мир. А иначе отчего же её тонкие брови сотворили молнии, а яркие губы тронула недовольная гримаса? Она не удостоила мужчину развёрнутого ответа, а лишь отрицательно покачала головой в изящной шляпке, поправив выбившуюся прядь белокурых волос.
Мужчина пристально посмотрел на красавицу. Как будто заглянул не в голубые глаза её - в глубину души. Невинной и прекрасной, идущей своей тропой красоты, на которую он вступил совершенно нечаянно. И сознавая своё место, теперь словно не у женщины – у великого Создателя всех миров испрашивал робко великодушного разрешения продолжать свой путь.
-Но …
Он смутился под её суровым взглядом, отвёл глаза на потёртую папку с карандашными набросками, в волнении почесал плохо выбритую щёку и всё-таки закончил:
- … я хочу написать Ваш портрет. Это не займёт много времени. Красавица, как будто бы окружённая защитным эфирным облаком, холодно, словно с высоты небес, вновь бегло оглядела его, волнуемого роковой загадкой бытия, и смертно бросила звонкое:
-Нет!
Она вновь продолжила путь по загадочной тропе, а он остался в хохоте незримых демонов у нелепой развилки в ожидании притока свежего воздуха или помощи Демиурга в исполнении лучезарных грёз. Но помощи ждать было, по всей вероятности, неоткуда, отчего художник погрузился в чад напряжённых раздумий, остроконечных тревог и нелепого бреда отлетевшего почти дня.
Троллейбус замедлил движение и подошёл к остановке, ярко освещённой прилепившимися со всех сторон киосками, заполненными палёной водкой и газированной водой всех цветов радуги. Женщина изящно поднялась со своего места и вышла из салона. А мужчина?
Разумеется, он преодолел все туманные сомнения и созвучия условностей, и, стремительно выскочив за ней, уже на границе тьмы и ярко освещённого круга торговых точек, как на границе миров, догнал и перегнал красавицу. Забежав немного вперёд, он глупо взмахнул руками и вновь озвучил своё странное желание, подкрепив на этот раз громкими аргументами:
-Да, я не столь быстро рисую, как Редискин. Не так ловко смешиваю краски, как Капусткин, и не так мастерски изготавливаю багеты, как Картошкин. Однако мне удаётся передать волшебную суть души человека. Вперёд, во тьму грядущих времён, полетит горделивое и прекрасное изображение, и когда на небе не будет солнечных лучей, оно, это отображение стройных форм природы, будет освещать поникшее от осознания силы красоты окружающее пространство микрокосма.
Женщина, буквально на доли секунды замедлила своё движение по направлению к дому, словно в нерешительности, но вдруг, как ветер в океане, напротив, убыстрила шаг, отрезав:
-Нет, нет и нет!
Но художник уже ощутил рокотание бури в груди. Он попал в плен лазурных видений и оживших надежд, выползших из раковин отчаяния на свет божий и ощутивших безбрежье океана фантазий. Из раба судьбы он начал медленное и болезненное превращение в её властелина и твёрдо заметил попутчице:
-Конечно, я не из числа великих художников. Но я послушен призывам неведомых сил, заклинающих повторить моё предложение. Вероятно, это силы природы и как знать, не отреагируют ли они грозной обидой на отказ увековечить их же великое творение. Отчего же не подчиниться?
Женщина молчала.
-Я хочу … написать Ваш портрет.
Он горячо и пылко, как самум, налетающий на оазис в пустыне, принялся бросать в бой всё новые и новые аргументы, приводя примеры великих художников прошлого, начиная от Рембрандта, а она всё молчала. Так они подошли к подъезду дома, отличающегося от соседних домов лишь номером, и тут она неожиданно едко спросила:
-А может мне просто отдаться?
Он, задыхаясь от волнения, не смог вымолвить ни слова, а лишь кивнул в ответ и с бесстрашием пирата, идущего на абордаж, прошёл за ней в хмурый подъезд. Любопытная красавица луна пыталась заглянуть за ними внутрь типового строения, а когда это не получилось, спохватившись, стыдливо прикрылась облачком. Поэтому этот спутник Земли не смог увидеть, как кольцеобразный огонь начал медленно и неотвратимо сужаться и вдруг охватил этих двоих так плотно, что они долго не могли выбраться из кольца дикой и всепоглощающей страсти. Те, кто горели, полюбив, и те, кто сгорели, не отведав встречного порыва, одинаково творцы, потому что, прикоснувшись к кусочку вечности, стали смотреть на жизнь совсем по-другому, осознав не только воистину великую силу страсти, но и её способность решительно изменить существо человека. Блажен, кто чувствует эту правду и несчастен, кто не ведает её.
Однако кто знает все тайники сердца? Покажите мне этого человека, и я скажу: с таким же успехом он может показать вам все тайники змей и все мосты, перекинутые из небытия в Вечность. И мечта о подвигах – лишь детская забава по сравнению с мечтой о долгом обладании прекрасным.
Мужская половина читателей не даст соврать, а я цинично замечу: обладать красивой женщиной совсем не то, что обладать красивой вещью, ибо требует постоянной находчивости и даже дьявольской изобретательности. Не слабая половина читателей ждёт конкретных действий героя. Другая же, слабая и прекрасная половина уже давно почувствовала подвох. Итак …
-Я хочу написать Ваш портрет! – громко сказал он утром, жестом римского патриция перекидывая через плечо смятую простынь. И его глаза, устремлённые на неё, сверкнули грозным огнём.
-Нет, - всё так же твёрдо ответствовала она, - когда я, простая натурщица, двадцать лет назад вышла за Вас замуж, я поставила всего лишь одно условие. Я никогда больше не буду позировать.
Скорбный глас вырвался из груди его, пробил этажи многоэтажки и достиг голубя, всю ночь мучавшегося на чердаке бессонницей, и только что, наконец, задремавшего. Бедная птица встрепенулась, а ослабевший звук растаял среди пыльных стропил и всякого хлама, словно напоминая о бренности этого нелепого и грешного мира людей, способных время от времени поражать Великого Создателя своими безумными, противоречивыми и в то же время такими восторженно яркими поступками.