Макаров Аркадий. Первые уроки педагогики


   Через пару минут я со своим другом уже стоял в директорском кабинете. Там шли какие-то разборки. У стола корячился, как в схватке живота, косматый, с грязными патлами до плеч, великовозрастный балбес, а рядом, придерживая его за рукав, оправдываясь, что-то тараторила сидящему за столом директору, моложавая женщина. У директора, мужчины свирепого вида, нервно поигрывали крутые желваки на скулах.
   Неожиданно, не обращая на нас внимания, он вскочил из-за стола, огромной горстью схватил балбеса за пакли, сшиб его наземь, и широким, на толстой подошве ботинком, прижал грязные войлочные космы к полу. Голова несчастного, как перед палачом, с услужливо вытянутой, ещё мальчишеской шеей и вывернутыми белками глаз, покорно утупилась в ботинок.
- Нож! - не обращаясь ни к кому конкретно, прорычал мучитель.
   Мой напарник спокойно взял со стола полуметровый тесак с наборной рукоятью и подал в широкую ладонь свирепого садиста.
   Мне почему-то сразу же расхотелось работать педагогом. Нехорошо захолодело под ложечкой, густо по спине побежали мурашки, и, под хлёстанный инстинктом самосохранения, я кинулся к двери - бежать! Непременно бежать! Но тут гениальный чукча быстро перехватил меня поперёк туловища:
- Куда?
   Я с ужасом уставился на жуткую картину.
   Директор, ловко перекинув нож в правую руку, нагнулся над жертвой. Быстрый взмах тесаком, и вот уже у мучителя в горсти оказались вяло поникшие космы доморощенного блатняка. Он сразу как-то ослаб, потерял цвет и по-детски, шмыгая носом, расплакался.
- Держи на память! - Главный педагог училища отбросил тесак на стол и сунул ржавые космы за пазуху несчастного. - Иди на урок! И, чтоб ты мне больше на глаза не попадался! Иди! Вот работёнка, мать её! С тесаком на урок пришёл, - кивнул вслед ушедшему. Потом к нам: - Привет-привет! - жмёт руку Алитету. Молча подержал и мою руку. - Нина Александровна! - крикнул в дверь. - Накрой нам стол! Война войной, а обед - вовремя! Ко мне - никого!
   Я с удивлением смотрел, как хозяин кабинета молча подошёл к неказистому, сбитому из древесно-стружечной плиты шкафу, где пылилась с выцветшей от времени обложкой руководящая методическая литература, ловко повернул шкаф, и мы оказались в тесноватой, но уютной со всех сторон комнате, правда, без окон, – вероятно, от постороннего глаза. Весь передний угол занимал высокий белый холодильник. На маленьком приземистом столике, покрытом зелёной шёлковой скатёркой, в стеклянных вазочках солдатскими треугольными конвертами торчали накрахмаленные салфетки. Точь-в-точь, как в ресторане. От уличной жары спасал урчащий за узорчатой решёткой ласковым котёнком небольшой вделанный в глухую стену кондиционер.
- Всё путём, однако! - кинув в угол портфель, сказал, потирая ладони, гениальный чукча и первым уселся на низкий обтянутый мягкой кожей табурет. Было видно, что он здесь частый гость и с хозяином на короткой ноге.
   На краешек табурета присел и я, соображая, как себя вести, и чем кончится дело.
   А дело только начиналось.
   В поварском чепчике и в белом, с кружевной оторочкой, фартучке, резвая, как школьница-выпускница, впорхнула к нам с подносом в руках очаровашка из местного пищеблока. Потом ещё одна, столь же резвая, как и первая.
   Вмиг на столике образовалось нечто, очень похожее на праздничный обед в ресторане. Очаровашки исчезли так же быстро, как и появились.
- Сподобимся по маленькой? - почему-то посмотрел в мою сторону хозяин кабинета, и, не оборачиваясь, привычно дотянулся до холодильника, и вот уже - она, запотевшая и чистая, как только что вынырнувшая из парной девица, бутылка отличной пшеничной водки. У меня непроизвольно засосало под ложечкой, проснулась память желудка, в котором с утра, кроме чашки чая, ничего не было.
- Не робей! - оживился чукча, и почему-то пододвинул ко мне вазочку с торчащими из неё салфетками. Я машинально вытащил одну и стал усердно протирать лежащий передо мной столовый нож.
   Не будучи по жизни очень уж стеснительным, я в такой дружеской и непринуждённой обстановке, вдруг почувствовал свою ненужность и отстранённость от всего, что находилось передо мной. И ненормальный, но гениальный математик-чукча, и очевидный садист директор, и закуски, и эта соблазнительная пшеничная радость для меня были недосягаемы и недоступны. Я искал работу. Вот уже около месяца я живу без денег, и мне так необходимо найти своё место - спокойный трудовой день и нормальная зарплата, а здесь сумасшедший дом какой-то!
- Бледнолицый брат мой, - подняв рюмку, высокопарно молвил Алитет, - обращаясь в стиле Майн Рида к хозяину кабинета. - Этот застенчивый молодой человек, - гениальный чукча коснулся наполненной рюмкой моего плеча, - мечтает посвятить свою жизнь благородному труду советского педагога, и ему нужно место в этом замечательном коллективе, - обвёл он рукой вокруг себя, обозначая своё устойчивое местопребывание.
   Хозяин, сморщившись, словно вдруг у него заболели зубы, упёрся недружелюбным взглядом мне прямо в переносицу:
- Нет, только не педика! - неизвестно от чего взъярился хозяин. - У меня эти из пединститута, вот, где сидят! - выразительно хлопнул себя по взбагровевшей шее, это садист. - Интеллигенты, мать их так! Соплю без платочка не вышибут! А ты, директор, сам с малолетними дебилами возись. Перевоспитывай! - обрубил он свою гневную речь, протягивая и мне рюмку! - Пей, студент!
   Я, хоть и обиделся за "педика" и за "студента", но машинально, без слов и лишних движений опрокинул в себя нашу русскую пшеничную радость!
- Ишь ты! - восхищённо крякнул садист, и тут же снова наполнил мою рюмку. - Ты кто?
- Инженер! И монтажник - по совместительству, - осмелев, ответил я с вызовом.
- Правда? – резко, чему-то обрадовавшись, ухватил он меня за рукав. - Родной, мне, как раз, такой человек и нужен! В мастера производственного обучения пойдёшь? Спецтехнологию читать будешь! К зарплате прибавку за часы дам! А то у меня одни бабы. Распустили весь контингент! На "вы" с учениками разговаривают! Понимаешь? - по-дружески пожаловался мне. - Документы с собой?
   Я достал диплом, трудовую книжку и паспорт.
   Коротко взглянув в трудовую книжку, он всё вернул мне:
- Иди к моей секретарше. Оставь Нине Александровне заявление, я потом подпишу, и приходи завтра в училище. Со мной ты здесь не сидел. Запомни! Иди! Беру на работу!
   Надо признаться, я не очень-то обрадовался предложению "садиста". Вопрос воспитания подрастающего поколения я полагал иным. И с неохотой поднялся: хорошо было... Стол накрыт...
   Нина Александровна с готовностью подала мне лист бумаги и ручку:
- Пишите. Кому: просто - директору СПТУ-8 без фамилии, Николай Ильич не любит, чтобы его фамилию - Кривопалов, тиражировали по любому случаю. Так, так... - внимательно изучила мой институтский диплом. - А ведомость по оценкам не с вами?
   Зачем ей потребовались мои оценки, ума не приложу? Я ведь не в академии собрался работать! Вот он - диплом, а вот гербовая печать! На моё пожатие плечами, Нина Александровна посмотрела подозрительно, но, всё равно повертев диплом в руках, взяла от меня заявление и трудовую книжку:
- Завтра к восьми ноль-ноль, без опозданий на линейку!
- Какую линейку? - вырвалось у меня.
   Нина Александровна с таким отвращением посмотрела на меня, словно услышала грязное, нецензурное слово в свой адрес.