Этнографические заметки
НАЧАЛО
Летом 1976 года я получил второй небольшой опыт общения с цыганами (как оказалось потом, крымскими). Это было под Павлоградом в Днепропетровской области. Чтобы как-то оправдать своё появление в таборе я взял с собой фотоаппарат, которым к тому времени владел довольно неплохо. И в этом я не прогадал. Оказалось, что цыгане - особенно дети – очень любят фотографироваться. Так и сошлись наши начальные интересы. Однако, здесь я не получил всей полноты представлений о цыганах. Интересы сошлись, а миры не пересекались. Это были эпизоды, а душа требовала большего. И вскоре такой случай представился. После университета, мне пришлось сделать выбор в пользу сельской школы. И здесь неподалёку от села, где я работал, в окрестностях посёлка Апостолово и пересеклись мои пути с табором цыган-кэлдэраров (котляров).
1978 год - первый визит в табор.
Со временем, возвращаясь назад, в те уже далёкие 80-е годы, приходит понимание, почему мне удалось подружиться с цыганами. Просто повезло, что при первой встрече, попались такие же романтики, как и я. Конечно, не весь табор состоял из романтиков, это точно. Но их было предостаточно. К ним я отношу, конечно же, в первую очередь Гогу и Яноша Томаша и их близких. Все они очевидно от одной романтичной яблоньки-семьи прародителя, от которого и берёт своё родовое название табора мигэешти. Был точно цыган Мига романтиком, иначе, откуда же столько в одном таборе весёлых и влюблённых в жизнь цыган. Бывает же какое-то духовное родство между людьми, в общем, как говорится, мне или нам повезло. О чём могут говорить между собой романтически настроенные люди: о жизни, о судьбе, о мире. Чем ещё отличаются романтики от других людей, занятых только хлебом насущным? Хлебом надсущным! Не тем хлебом, что поддерживает жизнь, а тем, что поддерживает дух, отрывает человека от материального и сиюминутного и побуждает задуматься о вышнем. Таким людям легко оставлять уже прочно обжитое место, потому что есть места, где они ещё не были, есть небо, под которым ещё не ночевали, есть звезды, которые здесь не видны. Или как поёт об этом в своей песне живущий в этом таборе цыганский поэт Гога Томаш:
В дороге наша жизнь
И мы по ней идём
Кочуем мы всю жизнь
Судьбы иной не ждём,
Что было, знаем мы,
Те пройдены пути,
А будет, что гадать
Не будем мы.
И если цивилизации во многом и удалось поломать цыганскую природу, то она ещё об этом вспомнит и возможно пожалеет, если конечно выживет. В таборе романтиков и барон был поэтической натурой, помнил всю историю и сотни цыганских сказок, мог с фотографической точностью вспомнить любой день своей жизни, даже если события эти происходили 70 лет назад.
А родители романтиков мечтали дать своим детям образование. Но вот задача, цыганская судьба крепко держит романтиков - цыган в руках, не поощряет покидать их своё гнездо. Хотя, чего только не бывает с цыганами, как и многие люди, они также слабы перед миром страстей. «Болезнь» охватывающая весь мир, страсть к накопительству одолевает и этот табор, но дух ещё не сломлен, дух помнит цыганскую вольность так притягательную для русского человека. Не об этом же, наш русский поэт Сергей Островой:
Мальчишкой я бежал к цыганам.
Туда, где прячась от погонь,
за чёрным лесом, за туманом
Кричал в ночи цыганский конь.
Кого он звал? Чью душу тешил?
Кому он сердце бередил?
Куда скакал он, этот леший,
Без поводков и без удил?
И только свист по косогорам.
И только скорости заряд.
И только дробным перебором
Копыта с небом говорят.
Для малороссов, бывающих на Руси всегда казалась странной неухоженность жилья, избы которых, разительно отличались от беленьких украинских хат. Философский взгляд на жизнь, это, по их мнению, не труд. А труд русской души, духа, от их взора
ускользал. Да и сейчас ускользает. Злятся на Россию. А цыгане не злятся. Не
потому ли и цыганский хор появился не на Украине, а в России. Две вольности,
философски воспринимающие мир, что называется, сошлись «с небом» и запели. Да
так запели, что иные короли были готовы отдать все свои драгоценности за их
голоса. Одна из таких вольностей и встретилась на моём пути. Непритязательные
домики и палатки вот и весь антураж цыганского табора. Материальное не владело
их душами. Оно присутствовало, но вторым планом. Так же, как это свойственно и
для русских. Уникальность этого табора, спустя много лет оценили и исследователи
цыган-кэлдэраров. Для этой группы цыган и так свойственна традиционность, но
здесь она подкреплялась тем, что носители традиций являлись неординарными и
авторитетными личностями. Для меня это достаточно быстро стало очевидным. Не
имея ни опыта общения с другими таборами, ни каких-либо знаний об истории и
культуре цыган, просто по одному количеству неординарных личностей, живущих по традиции я принял уникальность этого табора и старался запечатлеть все подробности их жизни и быта. Я фиксировал историю не всех цыган, а только этого табора. Поэтому в моих записках, нет отношения к цыганам, в общем, хотя оно волей-неволей и складывается. Но есть доброе и неравнодушное отношение к конкретным цыганам и таборной общности, в которой они проживают. Потом мне пришлось побывать в разных таборах и стало понятно, что эта уникальность и даже элитность по отношению к другим таборам проявлялась, как и среди кэлдэраров, так и по отношению к другим этногруппам цыган. Прежде всего, это отражалось при выборе невест. Далеко не в каждый табор родители готовы были отдать свою дочь (и не в каждом готовы сосватать).
Цыганская невеста. 1990 г.
Так уж получилось, что я там нашёл искренних и преданных друзей. В чём мне не раз приходилось убеждаться. Без этой искренней обратной связи, вряд ли у меня
получилось столь длительное общение. Цыгане были всегда рады моему приезду,
шутили: ты наш Пушкин. Это сейчас много желающих познакомиться с бытом и жизнью
цыган, кто только их не снимает и не пишет о них, а тогда в 80-е таких
энтузиастов были считаные единицы. Многие воспринимали такую затею как весьма
рискованную. К слову сказать, и моё свадебное путешествие летом 1980 года
пролегло через табор. Цыгане приняли тепло, пели и плясали для нас от души, но
их зоркое сердце всё же увидело разное наше к ним отношение. "Не любит она
нас», - сказали цыганки мне наедине. Потом, через многие годы, это стало
одним из камней преткновения, споткнувшись о который наши дороги разошлись. Немаловажное значение для содержания фотографического материала, имело то, что
я стал в таборе "своим". И это отнюдь не мои слова, цыгане быстро
приняли мою идею историчности жизни, о том, что я снимаю для вечности, и
допускали съёмку там, где по всем неписаным правилам её не должно быть.
Например, гадание. Это вызывало удивление даже у прохожих, случайных или
нечаянных свидетелей фотосъёмки. "Почему вы его не прибьёте?",
спрашивали они. Это свой, - отвечали цыганки. Впрочем, не только прохожие были
заинтригованы происходящим. В 80-е годы, обострённую реакцию на фотосъёмку цыган,
проявляла и милиция. По крайней мере, это остаётся справедливым по отношению к
милиции г. Николаева. Возможно, их настораживало то количество аппаратуры,
которое я брал на съёмки, в общем, не совсем обычное для простого фотолюбителя
и моя приверженность, на этих фотосессиях к белым одеждам. Как рассказывали
цыганки, в милиции опасались, что я работаю на зарубежные агентства. Так
сказать высвечиваю неприглядную действительность таборной жизни в СССР. Система
информаторов по жаре работала вяло, поэтому наряд появлялся тогда, когда я уже
был далеко от цыган. Очередная неудача побудила милицию забрать цыганок и
устроить им допрос с пристрастием. "Били, - рассказывали мне позже
цыганки, - по чём попало". В том числе и беременных. "Но мы тебя не
выдали!"- с гордостью, говорили они. Может цена этого поступка и не
соответствует его фактическому значению, но в этой истории, уже ничего нельзя
изменить. Цена преданности оказалась достаточно высокой. Впрочем, через два
года милиции всё же удалось отыграться. В августе 1986 года я приехал в табор
вместе с двумя московскими писателями А. Гесслером и Е. Друцом, которых
заинтересовали мои фотоматериалы и рассказы об этом таборе. Цыгане встретили
гостей достаточно приветливо, однако общение как-то не складывалось. В их
сознании стойко укоренилась мысль, что писатели заработают на этом материале
если не миллионы, то уж тысячи точно. Последовали тонкие и не очень, намёки на
то, что "всё сделаем, только плати". Однако меркантильные стороны
вскоре уступили место дружескому общению, лёд тронулся и писателям удалось
записать столько материала, что хватило на несколько книг (среди них - Друц Е.,
Гесслер А. "Цыгане": очерки. М., 1990; Нотное издание "Народные песни русских цыган": Изд. "Советский композитор", 1988г.; Музыкальном ж-ле "Кругозор» и др.). В них, есть и мои фотографии.
записи, пытались найти крамолу и уличить нас во лжи. Моё независимое поведение
их раздражало. В конце концов, я и попал за него на три часа в КПЗ. Однако
удостоверения московских писателей и заверения, что этот инцидент попадёт в
прессу, всё же сыграли свою роль. Время новых перемен уже витало в воздухе и
нас отпустили с предложением «…не попадаться нам больше на глаза». Некоторые
сотрудники даже извинились. На второй день я роковым образом встретился на
автозаправке, где гадали цыганки, с начальником отделения милиции полковником
Чабаненко. Увидев меня, он рассвирепел: "Вы опять здесь? Оперативную
группу немедленно!". Здесь уже и я вышел из берегов и высказал все, что о
нём думаю. Хотя вчера, приняв извинения от сотрудников милиции, я смягчился и
готов был почти простить все неудобства и издержки, связанные с нашим незаконным
задержанием. А высказать было что. (Цыганки рассказывали, что он сутками держит их с грудными детьми в КПЗ, избивает, устанавливает мзду и т.д.). Цыганки видя, какой оборот, принимает конфликт попросили пока на гадание не приходить.
"Нам здесь жить», - резонно заметили они.
Взяв на себя роль фото летописца, я всё же старался сопровождать свои съёмки путевыми дневниками. При этом я отдаю себе отчёт в том, что мои записки, это всё же взгляд внешнего наблюдателя, не обладающего на тот момент достаточными этнографическими познаниями и опытом. Своим быть в таборе можно, а вот цыганом мне точно, никогда не стать. Возможно, поэтому я задавал цыганам такие вопросы, которые этнографу просто не могли прийти в голову, в силу их очевидности. Я получал ответы и только потом, пытался найти их объяснение в литературе. Однако не всегда, в силу её малодоступности, это удавалось. Теперь, когда я читаю свои старые записи, я имею возможность сравнивать моменты самоидентификации цыган, толкования обычаев и традиций с тем, достаточно обширным багажом знаний, который получил за последние годы.
В своих записках от 1984 года я обнаружил краткие характеристики которые давали цыгане себе и другим этногруппам. Я помню, что столкнулся с трудностью записи родового
самоназвания мигэешти этой таборной общности в русской транскрипции. Записи оставили следы многих исправлений одного и того же слова. И лишь
недавно, познакомившись с учебником цыганского языка В. Шаповала (2008), понял, что наш алфавит не передаёт всего разнообразия оттенков звуков цыганской речи. Я мог слышать мигэешти или мигэещи, а записал как мигаешти и миешти. Нацыя как "нация" и т.д. - в силу нормированности восприятия звуков русского языка. Сами цыгане, давая характеристику другой нации, прежде всего, отмечали отношение к традиции, затем имущественные характеристики (богатые-бедные), род занятий и его особенности. Себя они ставили в середину, отмечали, что они наиболее многочисленная группа и что многие "хотят или переходят в эту нацыю". В работах Л. Черенкова отмечаются такие ассимиляционные процессы по объединению кэлдэраров в 19-м веке. Эти данные подтверждаются тем, что табор в течении многих лет мог объединять цыган из других территориальных кэлдэрарских групп. Например, грекуря (греческими) или молдовая (молдавскими) цыганами. Так отразились в памяти земли, где их таборы кочевали какое-то время. Судя по тем характеристикам, которые давали цыгане, они, например, не хотели бы объединятся с доброжая румынскими кэлдэрарами) и с демони, как более бедными и живущими хуже, чем они. Это показывает, что отчуждение имеющее место между родами и "нациями" имеет, прежде всего, имущественный характер. Иногда оно носит бескомпромиссный и уничижительный характер. Ловари, которые получили характеристику "богатой нации и спекулянтов", так как их женщины активно приторговывали в то время дефицитом, язвительно кричали при встрече моим знакомым котляркам: "Эй, иди погадай нам!" Не всегда приходили мысли фиксировать антропонимические данные, но какие-то заметки по этому поводу в моих путевых дневниках остались. Иногда это было необходимо для почтовой переписки или маркировки фотографий. Вот некоторые из персоналий табора (1978-1996 г.г.)
Истрати Бурович Янко - барон
Хуто Истратиевич Янко
Янош Драгович Томаш
Руслан Янушвич Томаш
Гога Драгович Томаш
Мурша Ришович Михай
Земфира Амброловна Иванович (Выделены фамилии)
Некоторые цыгане запомнились как статусные лица. Например, Мурша - отвечал за порядок в таборе. Бабача - старший по делам молодёжи.
Мужские имена в таборе: Гога, Блюко, Янош, Янко, Драго, Ришо, Грофу,Хуто, Мурша, Роча, Рупа, Ибрагим, Джамбулат, Троян, Греку, Мурчан, Бабача, Михай, Чолди, Вока.
Женские имена: Гургуля, Мадина, Бомбана (Конфетка), Салба, Домба, Лоля, Иляна, Патрина, Мурина, Земфира, Хана, Чергай (Звезда).
Фамилии: Томаш, Янко, Михай, Стериян, Иванович.
Табор, это живой организм, построенный на принципах общинности. Очень многое в его жизнеспособности зависит от того кто и как поддерживает эти принципы. У кэлдэраров многое зависит от личности барона и старейшин табора. И в этом плане табору повезло. Многие годы его возглавлял действительно очень мудрый человек, обладающий большим авторитетом в таборе - это барон Янко Истрати Бурович[2].
Истрати Бурович Янко - барон
Ему было под силу, после одной из разборок в таборе, дать распоряжение собрать всё имеющееся оружие и утопить в отхожем месте. Табор при жизни барона, мог без особых последствий для жизни общины, присоединять (по просьбе последних) другие родовые группы. В один из периодов (например, в с. Карловка, Николаевской обл.) численность общины достигала более 500 человек. Тогда в состав табора входило более тридцати пришлых семей. Всего в посёлке проживало 78 семей, из них около 200 человек - дети. Все доходы поступали в общий котёл и потом делились по принципу справедливости, в котором кроме степени участия учитывались и другие обстоятельства жизни цыгана или цыганки. В молодости барон отличался большой физической силой и выносливостью. В таборе до сих пор при случае вспоминают, что там, где он один нёс рельсу, сейчас едва трое справляются. После смерти барона табор распался на три отдельных группы, между которыми, как это часто бывает при распаде чего-то большего, возникали всевозможные конфликты и стычки. Тут тебе и Украина в миниатюре и все остальные союзные государства. Обвинения в адрес друг друга привели между двумя из них, теперь уже разными таборами ("гагаринцами" и "ивановцами") к крупной разборке. Выручили от большой беды цыганки, которые (по рассказу Салбы) взяли юбки (конкретизировала, заднюю часть юбки) и бросили их в нападающих, отчего мужики бросились врассыпную и вскоре уехали [3].
Продолжение следует Е.Д.
1 - То, что я со страхом улепётывал от такого шутника с маской обезьяны, запомнилось надолго. Сельские шутники глядели далеко вперёд. Иначе как бы я, спустя много лет, смог бы так подробно воспроизвести ситуацию проводов цыган из села.
2 - В книгах А. Гесслера и Е. Друца он фигурирует под именем Истрати Янош.
3 - Нечто подобное можно сейчас наблюдать в Сирии. Женщины, пополняющие ряды курдских ополченцев, наводят ужас на боевиков "Исламского государства". Исламисты «…верят, что в случае гибели в бою они отправятся в рай, но только в том случае, если они приняли смерть от рук мужчины»