С Кроном мы повстречались в Старом городе Иерусалима. Он искал Стену Плача, поскольку бабушка его была еврейка, и внук хотел попросить за неё Всевышнего в своей записке, чтобы ТАМ бабушке было хорошо. То есть типа – организовать протекцию. Потом в арабском ресторанчике выпили по рюмашке текилы за дружбу между нашими странами. Кстати, процветающая страна, под красивым названием Семилия, где жил Крон, находилась на небольшом острове в Средиземном море. Я читал, что там произошёл экономический взрыв, а затем демографический, после чего Семилия ворвалась в ряды передовых стран мира. Таким образом мы подружились. А под осень, когда ярые путешественники успокоились, дети пошли в школу, а билеты на самолёты подешевели, Крон пригласил в гости.
И вот мы гуляем по извилистым улочкам городка, пьём в кабачках обалденное вино, кокетничаем с местными красавицами. Погода была изумительная, море теплое, фрукты-овощи не переводились. Крон, как и я, только-только вышел на пенсию, жил в трёхкомнатной квартире.
Оказывается, в их стране меньше не строили. Однажды, возле одного из красивых зданий Крон остановился и долго смотрел на балкон второго этажа. На мой вопросительный взгляд, помолчав, ответил:
– Здесь жила моя любимая женщина.
Расспрашивать приятеля не стал – я не любитель ковырять старые душевные раны. В общем, время протекло, как вода в воронке – стремительно и бурляще. В день отъезда Крон сварганил шикарный стол с прекрасным вином. Я пытался уговорить приехать в Иерусалим ещё раз, потому что записку с просьбой о спокойном существовании бабушки в лучшем из миров следовало продублировать. И всё бы ничего было в нашей, ни к чему не обязывающей, болтовне, если бы Крон не достал несколько листиков с напечатанным текстом. Такого подвоха я не ожидал.
– Женя, я тебя прошу – напечатай этот рассказик. Он небольшой.
– И о чём же он? – похолодевшим голосом спросил я. (Только этого мне и не хватало. Страшно, когда друзья оказываются графоманами и просят напечатать свои творения в журнале, который ты редактируешь. И оказываешься в дурацком положении, когда и отказать неудобно и печатать совесть не позволяет)
– Помнишь, мы стояли у дома, где жила моя любимая женщина? Это о ней. Ты же крутишься в литературных кругах – ну чего тебе стоит??
– Хорошо, постараюсь, – неохотно согласился я. – Если получится.
Пообещал и забыл, разумеется.
Но на днях жена собралась в Австралию – это единственный материк, не считая Антарктиды, который она ещё не посетила.
– А это что за писанина? – из бокового кармашка чемодана она вытащила сложенные вчетверо листики с рассказом Крона. Боже мой, склероз опять меня поставил в неудобное положение, а Крон даже не напомнил о своей просьбе. Прочитав же рассказ, написанный безыскусно, но искренне, решил, что стоит читателя ознакомить и со страной, где живёт мой приятель Крон, и с судьбой его любимой женщины. Итак – её звали Хенти…
Хенти пришла домой в отвратительном настроении. Отработав в поликлинике, где числилась заведующей отделением гериатрии, в 45 лет она вышла на пенсию. У женщин в Семилии было такое право, в отличие от всех стран земного шара. И, конечно, их помощь в воспитании внуков помогало молодому поколению развиваться во всех отраслях хозяйства страны. Хенти подрабатывала в соседней школе не ради денег, а просто любила возиться с детворой. Её дети справлялись и с работой, и внуками, а ещё не старой женщине необходимо было где-то использовать свои медицинские знания. А в школе неподалёку как раз требовался врач.
После работы, вернувшись домой, Хенти вошла в спальню матери. Настроения не было никакого. Состояние здоровья матери внушало опасение. После семидесятилетнего юбилея мама стала резко сдавать. С трудом ходила по комнате, на днях, открывая холодильник даже упала, порой просто не всегда узнавала ни дочь, ни внуков. А ведь весь ужас был в том, что через несколько дней должны были прийти визитёры из Департамента Эвтаназии, сокращённо ДЭ.
Есть не хотелось, и Хенти вышла на балкон. Солнце уже пряталось за высотками, на город опускалось огромное кружево вечерней прохлады. Хенти достала сигарету и закурила, что делала чрезвычайно редко. Ей предстояла пройти процедуру эвтаназии матери – как врач Хенти понимала – мама не пройдёт жесткий экзамен представителей ДЭ. Там полностью была отработана процедура эвтаназии. Приходили два врача – терапевт и гериатр. Один проверял общее физическое состояние пожилого человека, второй же проверял умственные способности. Но самое главное – старик должен был показать, как он может обслуживать себя – самостоятельно одеваться, сам должен приготовить пищу, выходить на улицу, ориентироваться в городе.
Все данные подавались в ДЭ анонимно. Анонимен был и кандидат на эвтаназию. Все данные шифровались. Если же выносилось положительное решение, то старшему из детей приходило письмо с инструкцией по проведению ритуала. В семье организовывалась какая-то надуманная вечеринка. По сути – прощание. Через какое-то время в основном в полночь являлись сотрудники ДЭ. Они делали смертельную инъекцию старику, которому предварительно кто-то из родных давал снотворное. Так было в далёкие времена, когда частенько в ДЭ к работе эксперта привлекали Хенти.
Все расходы по похоронам брало на себя государство.
Закон об эвтаназии был принят давно, когда президентом страны был избран Меди Шермеш, лауреат Нобелевской премии по экономике. Кстати, было сделано уникальное исключение, когда Шермешу второй раз вручили Нобелевскую премию за создание экономической системы по предотвращению голода в Африке.
Президент страны был незаурядной и противоречивой личностью, и свои идеи претворял в жизнь железной рукой. Хенти вспоминала, как проходило голосование за и против эвтаназии. Это было давно. На обсуждение на неделю во Дворце Конгрессов были собраны самые выдающиеся люди страны, но основную массу этой группы составляли медики различных направлений и экономисты. Цифры против жизни. Хенти в то время возглавляла отделение гериатрии в больнице и также была приглашена на голосование. Перед её глазами стояла корзинка с умирающей старой кошкой.
– Мама, давай усыпим, смотри, как она мучается – говорила дочь. – Это только у животных есть такая привилегия – уйти в иной мир не мучаясь.
– Нет, – возражала мать. – Не могу – сколько суждено – пусть живёт.
– Это не гуманно, – возмущалась дочь, – смотреть на мучения животного, – и уходила, сердито хлопнув дверью.
Всю неделю велась обработка участников одними, чтобы голосовали за эвтаназию, другими против. Уж какие только «за» и «против» не приводились! Считалось, что высвободится львиная доля бюджета, которую поглощал уход за немощными стариками, а также содержание их в специальных старческих теплицах. Эту долю президент планировал направить на субсидии для многодетных семей, на стимулирование демографии, на поднятие уровня образования и развитие университетской базы во имя развития и усиления государства. Противники закона кричали, что не гуманно усыплять стариков в семьях с невысоким уровнем доходов. Но экономическая преамбула победила. Хенти всё время вспоминала слова дочери: «Только у животных есть привилегия уйти в иной мир не мучаясь».
Итак, через три дня был оглашён вердикт: 251 против 249. Сторонники эвтаназии победили. Закон был принят и вступал в действие немедленно. И теперь каждый из проголосовавших «за» мог считать, что это он решил судьбу закона, но какой душевной ношей могло оказаться это решение никто, разумеется, не предполагал. Конечно, многие семьи могли отказаться от эвтаназии, но в таком случае все финансовые расходы на уход и прочее, ложились на семью, а государство снимало с себя полную ответственность. Через десять лет эвтаназия стала традицией, а страна, сэкономив огромные финансы, пустила их на стимулирование рождаемости, строительство и образование.
Расцвел сектор государственных квартир – семья получала комнаты по количеству детей плюс одну дополнительно. Произошло деление городов на части. В одной – жили люди преклонного возраста – там было больше театров и клубов. В другой – жили семьи с детьми, там во множестве находились ясли, детские сады и школы. А в центре располагались университеты, разные НИИ. Заводы находились в пригороде, в получасовой досягаемости, куда часто ездили электрички. Страна совершила резкий экономический скачок, увеличив численность населения, усилив военную силу, а новые технологические разработки заставляли считаться с ней всех окружающих соседей, мечтавших когда-то устроить блицкриг местного разлива.
Гримаса судьбы заключалась в том, что когда самого президента Моди Шермеша разбил паралич, он подвергся эвтаназии в одной из первых групп. Разгорелись споры, чтобы сделать исключение, но Высший совет решил – если всем – то всем. Никаких скидок в связи с должностью человека, подвергающегося эвтаназии, не было. И похоронили президента на кладбище, где уже лежали все его предшественники.
Такая вот преамбула. Но вернемся к несчастной Хенти. Через какое-то время после дня рождения матери позвонили из ДЭ. Договорились о встрече. Приехали молодые врачи, достали планшеты. Хенти привела мать и на неё, бедную, посыпались вопросы: знает ли какие таблетки принимает, может ли сама дойти до туалета и так далее. Хенти расположилась за спиной врачей и видела на мониторе, как вопросы приходили из центра ДЭ, а проверяющим надо было нажимать на плюс или минус.
– В мои времена мы ходили с анкетными листами, заполняли бланки, отвозили в центр и две недели ждали ответы.
– Ну что вы, теперь иначе, – грустно улыбнулся врач, – всё теперь компьютеризировано. Наши данные отсылаются в центр и там полученная информация обрабатывается. Через пять минут вы узнаете ответ. Но я уже предполагаю, что он будет отрицательный. Готовьтесь к худшему.
У Хенти защемило сердце:
– Дожили. Судьбу человека уже решает бездушная конструкция из микросхем и железа. И она… она, Хенти, к этому причастна! Конечно, разве можно было предусмотреть, что эта щепетильная проблема из человеческих рук и сердец будет решаться компьютерами.
Опрос закончился. Хенти глянула на мать – та не очень понимала, что решался вопрос её жизни или смерти. Ну – пришли врачи. Ну, чего-то спрашивали. За десять последних лет она привыкла к подобным посещениям. И вот из микропринтера одного из планшета выполз тонкий листок, похожий на магазинный чек. На нём были две буквы ДЭ и под ними окружность, в котором находился минус.
– Мы очень сожалеем, – врачи уложили свои планшеты и попрощались.
– Держитесь, – женщина лёгонько коснулась плеча Хенти. – Вот таблетка снотворного – она протянула пластмассовую коробочку и пластиковый браслет. После приёма таблетки оденете матери на руку. О времени визита врача, с прибором «кардиастоп», вы договоритесь, когда вам позвонят.
– Как, – удивилась Хенти. – Инъекции уже не делают??
– Давно, – улыбнулся врач. Применяется «Кардиостоп». Новая разработка нашей науки. Это прибор с маленьким экраном, где пульсирует зигзаги кардиограммы. Нажимаешь на красную кнопку, и импульс останавливает работу сердца. Человек не ощущает никакого дискомфорта, никакой агонии
– Типа импульсной кардиоплегии??
– Да, вроде того. Кстати, в лаборатории Медицинской Академии (МАК) разрабатывается вещество типа «умной бациллы», которая будет вводится всем, после пятидесяти лет. Обнаружив в организме отклонения он нормального функционирования бацилла прекратит жизнедеятельность человека. И смерть будет выглядеть естественной и закономерной, – врач сухо просветил Хенти, глядя на её печальное лицо.
Хлопнула дверь за ушедшими. В квартире наступила мёртвая тишина, и только слёзы непроизвольно катились по щекам Хенти. Она понимала, что экономически здоровье матери поддержать не могла никак – через неделю государство должно аннулировать всю финансовую поддержку в лечении пожилой женщины.
Хенти организовала день рождения внучки в середине недели. Пришли все родные и близкие друзья. Родня уже была извещена о предстоящей эвтаназии, а друзья догадались сами – такие вещи частенько происходили то в одной, то в другой семьях. Хотя со стороны выглядело как вечеринка, только тостов за здоровье матери Хенти не было. По её грустному лицу гости понимали, что предстояла печальная процедура, и только молодёжь не видела в этом событии ничего трагического. Всё должно идти своим чередом – считали они.
Хенти договорилась с навестившим её врачом, проводящим эвтаназию, что вечером дверь будет открыта, и, показав, где материнская спальня, попросила разрешения не присутствовать при этом страшном для неё процессе.
И вот наступил этот страшный день вечной разлуки. Хенти дала снотворное матери, включила ночник, надела на её руку браслет, и села возле, ожидая прихода врача.
– Мама-мамочка, – рыдала её душа. – Это я виновата, что проголосовала на том проклятом форуме за эвтаназию. Как же я без тебя? Ведь мне уже легче жить, когда ты рядом. Как мне без тебя одной?
И вдруг Хненти осенило. Она взяла на руки лёгкое тело матери и перенесла в свою спальню. Уложила в свою кровать и, прошептав: «Живи, мамочка», сняла браслет с материнской руки и надела на свою. Легла в материнскую постель и стала ждать. Скрипнула дверь. Хенти положила руку с браслетом на одеяло. Вошедший врач, нащупав браслет и, не задумываясь, прижал к левой части груди что-то плоское. Пискнула нажатая кнопка прибора, посылающая импульс для остановки сердца, и Хенти, засыпая, блаженно улыбнулась вслед уходящему от неё миру живых и бездушных людей…