сказка
Пролог
Прогремел раскатисто гром на склоне дня.
Жизнь несётся-катится прямо на меня.
Увернуться некуда - колея узка…
Закогтила беркутом грудь мою тоска.
Вроде не убогий и не жил легко,
Но вонзился коготь в сердце глубоко.
Заслониться нечем, глядя на разбой.
И клюёт мне печень за Россию боль.
По полям-угорам ходит-бродит тать.
По каким же норам Родину искать?!
Есть свинец и порох – на пути не стой!
Но, смеётся ворог фиксой золотой.
И трясёт мандатом с Кодексом на «ты»,
А оплечь ребята силой налиты.
Не бродяги-бражники – за спиной топор…
Депутаты важные разрешают спор.
Манят: «Мани-мани!» взятками берут
И за эти «мани» горло перервут.
От ментов не прячась, каждый в деле крут,
Пальцами рогатясь, разговор ведут.
Как Россию - матушку сплавить за бугор…
Бравые ребятушки, всяк в Законе вор.
Прибыли, потери – нынче – не вчера…
Водочка потеет, да икра черна.
Выпили, поели. Отзвенел хрусталь.
За «бугром» «панели» «зеленью» хрустят.
Солнечные блики убегают в тень,
Там стоит великий спрос на похабень.
Вот и всё. И – ладушки! Суд да пересуд…
Бравые ребятушки матушку несут.
Закружила стая: - Подходи, не трусь!
- Вот она святая, Золотая Русь!
Для чужих – новинка! А для Вани – мать.
И дрожит слезинка, только не поймать.
Проломили матицу у Вани-дурака.
Встанет Ваня, хватиться – в шапке облака.
Зябко Ване. Худо. И зудит плечо.
Рядом друг – Иуда, вроде не при чём.
Перед носом Вани «баксой» шелестит.
И смеются «мани» у него в горсти.
Ни двора, ни кола у Ванюши нет.
Подойдёт Микола, потрясёт кисет.
И начнёт балакать, сам, такая ж голь,
Окать или акать про свою юдоль.
Только Карацупа, звать его Петро,
Улыбнётся глупо, поглядит хитро.
Я, бумагу пачкая, в словах поднаторев,
Уложил калачиком думку в голове.
Написать про это, да ещё про то,
Как мы ловим ветер прямо в решето.
Топчем воду в ступе и кричим: «Ура!»
Как по шапке лупят Ваню-дурака.
Те «быки», что в силе, хоть и без затей.
И молчит Россия в наготе своей.
Глава I
На Руси, стране безбрежной,
Колатун-мороз.
Спит Ванюша безмятежно,
Лишь во сне тверёз.
Расстилает белый саван
Ветер – сукин сын.
Ухватил мороз Ивана
Прямо за усы.
Заморозил,
Заколдобил
Ваню-дурака,
И пошёл гулять оглоблей
По его бокам.
Семь десятков лет проходит,
Словно дым в трубу,
И такой вселенский холод
Выстудил избу.
Затужил мужик,
Заёрзал,
Получив сполна,
И не пьяный, не тверёзый,
Разве с похмела.
Он открыл глаза –
Туманом
Застелило дом.
Заходили у Ивана
Зубы ходуном.
Поясницу заломило
И свело живот.
А откуда злая сила
Ваня не поймёт.
Полечиться Ване нечем.
Закусил губу…
И смеётся эта нечисть,
И вопит в трубу.
Головой шалавой свесясь,
Тёр Иван висок.
На дорогу вышел месяц
Светел и высок.
Светит месяц. Светит ясный
Ледяным огнём,
То ли флаг полощет красный,
То ль пылает дом.
Посмотрел Ванюша прямо.
Взгляд его не сыт.
А в окне, как сладкий пряник,
Месяц тот висит.
Ваня сунул руку в раму –
Вдребезги стекло!
Вспоминая чью-то маму,
Высадил окно.
Дотянулся. Хвать!
Лишь ветер
Опалил ладонь.
И висит, всё так же светел,
Пряник золотой.
Наточив свой серп
И молот,
Пятернёй схватив,
Встал Ванюша у порога
Молод и ретив.
Тем, кто звал Ивана быдлом,
Он качнёт права!
А ему сподручней было б
Наколоть дрова.
Да набить печное чрево,
Да зажечь огонь…
Не тянул бы он до неба
Нищую ладонь.
Гол стоял.
И с тем остался,
Несмотря на прыть.
Всё за бороду старался
Бога ухватить.
Всё стоял, глазами светел,
С молотом в руке…
Но погнал заречный ветер
Льдины по реке.
Подошла весна вплотную
К Ваниной меже,
И смеётся и ликует
Пьяная уже.
Почесал Ванюша темя –
Опоздал, мужик!
Вон у ног иное время
Топает, бежит.
Прямо в космос,
В вечный холод
Из последних сил
Он, забросив Серп и Молот,
Руки опустил.
Оглянулся –
Вздох коровий,
Вороны летят…
Хоть Иван, мужик здоровый,
А совсем дитя.
В бесовщину верит.
В нечисть
Да в сионский след,
Он и трезвый безмятежен,
Хоть ещё не сед.
А весна шумит за тыном.
Щебеня и гул…
Но Иван поскрёб затылок,
Широко зевнул.
И – ни слова. Ни – полслова –
Русский человек!
Он подался на печь снова
Досыпать свой век.
Авторское отступление к главе I
Рассуждаю опять не по чину…
Слыша говор больших перемен,
Я по личному нынче почину
Говорю, что держал на уме.
Позавяли, пожухли без срока
Дурь-трава, трын-трава, сон-трава.
Расступилась мирская морока
Возле края, у самого рва.
Поменялись местами светил.
Обернулся апрелем январь.
И та личность, что в кресле светила,
Потускнела, как в полдень фонарь.
Верим в чудо, как малые дети,
И с надеждою смотрим в зенит,
Где звезда ещё русская светит,
И высокое солнце стоит.
Глава II
Дело доброе – соседи!
Будь здоров, Кожан!
Ты всю жизнь пахал и сеял,
Разве, что не жал.
Телом бел и светел ликом,
После маяты,
Думал думу о Великом,
Опершись о тын.
Всё мечтается Миколе
О Грядущем Дне.
А глаза поднимет –
В поле
Корешки одне!
Сушит крылья чёрный ворон
У его межи.
За межою точит ворог
Вострые ножи.
И уже колотит дробью
В гулкий барабан…
Поднимай, Кожан, оглоблю!
Подсобит Иван!
Он мастак в подобном деле.
Он на всё – мастак.
Православный крест на теле,
Гирькою кулак.
В ратном деле равных нету.
Не было, и нет!
- Мы из тьмы пробьёмся к свету,
Не горюй, сосед! –
Говорит Иван Миколе,
А Микола рад.
И пошли во чисто поле,
Все, круша подряд.
И, не ввязываясь в драку,
Задом наперёд
За межою ворог раком
В логово ползёт.
Он запомнил, гад, однако,
Сорок пятый год!
Уползал всё так же раком,
Как пришёл черёд.
Капиталом, гад ползучий,
Не прикрыть оскал!
И у нас на этот случай
Свой есть «Капитал».
Мы по Ленину,
По Марксу
Больше не живём.
Коль не хватит хлеба с квасом,
Нищих оберем.
…Посудили. Порядили.
От земли чужой
Тыном тын огородили,
И межу – межой.
Чёрный ворон, чёрный ворон,
Крылья не суши!
Никакой на свете ворог
Нас не устрашит.
Постоим, подняв забрало,
Коли порох сух.
А ковать мечи в орала
Ещё рано, друг.
Выпьем вместе браги пьяной,
Опрокинув жбан…
Он и сват, и брат Ивану
Миколай Кожан.
Вновь весна в ручьях полощет
Шапку на меху…
Запрягай, Микола, лошадь
Да востри соху!
Пашет день, и пашет вечер,
Напролёт всю ночь,
Рядом ходит-бродит нечисть –
Некому помочь.
Вот Кожан посеял просо,
Рожь, пшеницу, лён…
Ходит ворон, тычет носом
В супесь и назём.
Уж родня хватает ложки –
На столах кумач.
И резные ставит плошки
Под горюч-первач.
Но первач не по Миколе,
И – не по родне…
Встали, вышли в чисто-поле –
Корешки одне!
Грудь болит под шубой рваной,
Словно от ножа…
Он и сват, и брат Ивану –
Миколай Кожан.
Глава III
А Петро-то Карацупа
Ходит паном пан!
У него усы до пупа,
Смушковый жупан…
Он работал.
Он старался,
Худо не скажу.
В вечной дружбе Ване клялся,
Обойдя межу.
И за жизнь он тоже плакал,
Как речной бобёр…
До чего хитёр, однако!
До чего хитёр!
Глаз один косит на Запад,
На Восток – другой.
У него и мерин задом
Ходит под дугой.
Обойдя волну седую,
Кинул в море сеть –
Захотелось золотую
Рыбку поиметь.
Тянет сеть, как древний пращур,
До пупка в воде…
Вместо рыбки говорящей –
Камешки одне!
У него амбар за тыном,
Сало – ой-ёй-ёй!
Почесал Петро затылок,
И пошёл домой.
В одиночку,
В три стакана
Пить горилку рад.
Карацупа брат Ивану,
И Миколе – брат.
Вместе ставили на милость
У Креста свечу.
Если драться приходилось,-
То плечом к плечу.
Ни Миколе, ни Ивану
Это не забыть…
Захотел Петро, чи, спьяну
Самостийным быть.
И пошёл раздор семейный.
И пошёл разор…
Карацупа всё смелее
Смотрит за «бугор».
Заграничная полушка
Доведёт до слёз.
И мычит, мычит телушка –
Рупь за перевоз.
Но пока Петро рядился:
Брат кому?
Кто сват?
Вор на воре объявился,
И на хвате – хват.
Разом вынесли иконы.
Влезли в закрома.
И печалится,
И стонет
Родина сама.
Вместо эпилога
на базаре
Пролог
Прогремел раскатисто гром на склоне дня.
Жизнь несётся-катится прямо на меня.
Увернуться некуда - колея узка…
Закогтила беркутом грудь мою тоска.
Вроде не убогий и не жил легко,
Но вонзился коготь в сердце глубоко.
Заслониться нечем, глядя на разбой.
И клюёт мне печень за Россию боль.
По полям-угорам ходит-бродит тать.
По каким же норам Родину искать?!
Есть свинец и порох – на пути не стой!
Но, смеётся ворог фиксой золотой.
И трясёт мандатом с Кодексом на «ты»,
А оплечь ребята силой налиты.
Не бродяги-бражники – за спиной топор…
Депутаты важные разрешают спор.
Манят: «Мани-мани!» взятками берут
И за эти «мани» горло перервут.
От ментов не прячась, каждый в деле крут,
Пальцами рогатясь, разговор ведут.
Как Россию - матушку сплавить за бугор…
Бравые ребятушки, всяк в Законе вор.
Прибыли, потери – нынче – не вчера…
Водочка потеет, да икра черна.
Выпили, поели. Отзвенел хрусталь.
За «бугром» «панели» «зеленью» хрустят.
Солнечные блики убегают в тень,
Там стоит великий спрос на похабень.
Вот и всё. И – ладушки! Суд да пересуд…
Бравые ребятушки матушку несут.
Закружила стая: - Подходи, не трусь!
- Вот она святая, Золотая Русь!
Для чужих – новинка! А для Вани – мать.
И дрожит слезинка, только не поймать.
Проломили матицу у Вани-дурака.
Встанет Ваня, хватиться – в шапке облака.
Зябко Ване. Худо. И зудит плечо.
Рядом друг – Иуда, вроде не при чём.
Перед носом Вани «баксой» шелестит.
И смеются «мани» у него в горсти.
Ни двора, ни кола у Ванюши нет.
Подойдёт Микола, потрясёт кисет.
И начнёт балакать, сам, такая ж голь,
Окать или акать про свою юдоль.
Только Карацупа, звать его Петро,
Улыбнётся глупо, поглядит хитро.
Я, бумагу пачкая, в словах поднаторев,
Уложил калачиком думку в голове.
Написать про это, да ещё про то,
Как мы ловим ветер прямо в решето.
Топчем воду в ступе и кричим: «Ура!»
Как по шапке лупят Ваню-дурака.
Те «быки», что в силе, хоть и без затей.
И молчит Россия в наготе своей.
Глава I
На Руси, стране безбрежной,
Колатун-мороз.
Спит Ванюша безмятежно,
Лишь во сне тверёз.
Расстилает белый саван
Ветер – сукин сын.
Ухватил мороз Ивана
Прямо за усы.
Заморозил,
Заколдобил
Ваню-дурака,
И пошёл гулять оглоблей
По его бокам.
Семь десятков лет проходит,
Словно дым в трубу,
И такой вселенский холод
Выстудил избу.
Затужил мужик,
Заёрзал,
Получив сполна,
И не пьяный, не тверёзый,
Разве с похмела.
Он открыл глаза –
Туманом
Застелило дом.
Заходили у Ивана
Зубы ходуном.
Поясницу заломило
И свело живот.
А откуда злая сила
Ваня не поймёт.
Полечиться Ване нечем.
Закусил губу…
И смеётся эта нечисть,
И вопит в трубу.
Головой шалавой свесясь,
Тёр Иван висок.
На дорогу вышел месяц
Светел и высок.
Светит месяц. Светит ясный
Ледяным огнём,
То ли флаг полощет красный,
То ль пылает дом.
Посмотрел Ванюша прямо.
Взгляд его не сыт.
А в окне, как сладкий пряник,
Месяц тот висит.
Ваня сунул руку в раму –
Вдребезги стекло!
Вспоминая чью-то маму,
Высадил окно.
Дотянулся. Хвать!
Лишь ветер
Опалил ладонь.
И висит, всё так же светел,
Пряник золотой.
Наточив свой серп
И молот,
Пятернёй схватив,
Встал Ванюша у порога
Молод и ретив.
Тем, кто звал Ивана быдлом,
Он качнёт права!
А ему сподручней было б
Наколоть дрова.
Да набить печное чрево,
Да зажечь огонь…
Не тянул бы он до неба
Нищую ладонь.
Гол стоял.
И с тем остался,
Несмотря на прыть.
Всё за бороду старался
Бога ухватить.
Всё стоял, глазами светел,
С молотом в руке…
Но погнал заречный ветер
Льдины по реке.
Подошла весна вплотную
К Ваниной меже,
И смеётся и ликует
Пьяная уже.
Почесал Ванюша темя –
Опоздал, мужик!
Вон у ног иное время
Топает, бежит.
Прямо в космос,
В вечный холод
Из последних сил
Он, забросив Серп и Молот,
Руки опустил.
Оглянулся –
Вздох коровий,
Вороны летят…
Хоть Иван, мужик здоровый,
А совсем дитя.
В бесовщину верит.
В нечисть
Да в сионский след,
Он и трезвый безмятежен,
Хоть ещё не сед.
А весна шумит за тыном.
Щебеня и гул…
Но Иван поскрёб затылок,
Широко зевнул.
И – ни слова. Ни – полслова –
Русский человек!
Он подался на печь снова
Досыпать свой век.
Авторское отступление к главе I
Рассуждаю опять не по чину…
Слыша говор больших перемен,
Я по личному нынче почину
Говорю, что держал на уме.
Позавяли, пожухли без срока
Дурь-трава, трын-трава, сон-трава.
Расступилась мирская морока
Возле края, у самого рва.
Поменялись местами светил.
Обернулся апрелем январь.
И та личность, что в кресле светила,
Потускнела, как в полдень фонарь.
Верим в чудо, как малые дети,
И с надеждою смотрим в зенит,
Где звезда ещё русская светит,
И высокое солнце стоит.
Глава II
Дело доброе – соседи!
Будь здоров, Кожан!
Ты всю жизнь пахал и сеял,
Разве, что не жал.
Телом бел и светел ликом,
После маяты,
Думал думу о Великом,
Опершись о тын.
Всё мечтается Миколе
О Грядущем Дне.
А глаза поднимет –
В поле
Корешки одне!
Сушит крылья чёрный ворон
У его межи.
За межою точит ворог
Вострые ножи.
И уже колотит дробью
В гулкий барабан…
Поднимай, Кожан, оглоблю!
Подсобит Иван!
Он мастак в подобном деле.
Он на всё – мастак.
Православный крест на теле,
Гирькою кулак.
В ратном деле равных нету.
Не было, и нет!
- Мы из тьмы пробьёмся к свету,
Не горюй, сосед! –
Говорит Иван Миколе,
А Микола рад.
И пошли во чисто поле,
Все, круша подряд.
И, не ввязываясь в драку,
Задом наперёд
За межою ворог раком
В логово ползёт.
Он запомнил, гад, однако,
Сорок пятый год!
Уползал всё так же раком,
Как пришёл черёд.
Капиталом, гад ползучий,
Не прикрыть оскал!
И у нас на этот случай
Свой есть «Капитал».
Мы по Ленину,
По Марксу
Больше не живём.
Коль не хватит хлеба с квасом,
Нищих оберем.
…Посудили. Порядили.
От земли чужой
Тыном тын огородили,
И межу – межой.
Чёрный ворон, чёрный ворон,
Крылья не суши!
Никакой на свете ворог
Нас не устрашит.
Постоим, подняв забрало,
Коли порох сух.
А ковать мечи в орала
Ещё рано, друг.
Выпьем вместе браги пьяной,
Опрокинув жбан…
Он и сват, и брат Ивану
Миколай Кожан.
Вновь весна в ручьях полощет
Шапку на меху…
Запрягай, Микола, лошадь
Да востри соху!
Пашет день, и пашет вечер,
Напролёт всю ночь,
Рядом ходит-бродит нечисть –
Некому помочь.
Вот Кожан посеял просо,
Рожь, пшеницу, лён…
Ходит ворон, тычет носом
В супесь и назём.
Уж родня хватает ложки –
На столах кумач.
И резные ставит плошки
Под горюч-первач.
Но первач не по Миколе,
И – не по родне…
Встали, вышли в чисто-поле –
Корешки одне!
Грудь болит под шубой рваной,
Словно от ножа…
Он и сват, и брат Ивану –
Миколай Кожан.
Глава III
А Петро-то Карацупа
Ходит паном пан!
У него усы до пупа,
Смушковый жупан…
Он работал.
Он старался,
Худо не скажу.
В вечной дружбе Ване клялся,
Обойдя межу.
И за жизнь он тоже плакал,
Как речной бобёр…
До чего хитёр, однако!
До чего хитёр!
Глаз один косит на Запад,
На Восток – другой.
У него и мерин задом
Ходит под дугой.
Обойдя волну седую,
Кинул в море сеть –
Захотелось золотую
Рыбку поиметь.
Тянет сеть, как древний пращур,
До пупка в воде…
Вместо рыбки говорящей –
Камешки одне!
У него амбар за тыном,
Сало – ой-ёй-ёй!
Почесал Петро затылок,
И пошёл домой.
В одиночку,
В три стакана
Пить горилку рад.
Карацупа брат Ивану,
И Миколе – брат.
Вместе ставили на милость
У Креста свечу.
Если драться приходилось,-
То плечом к плечу.
Ни Миколе, ни Ивану
Это не забыть…
Захотел Петро, чи, спьяну
Самостийным быть.
И пошёл раздор семейный.
И пошёл разор…
Карацупа всё смелее
Смотрит за «бугор».
Заграничная полушка
Доведёт до слёз.
И мычит, мычит телушка –
Рупь за перевоз.
Но пока Петро рядился:
Брат кому?
Кто сват?
Вор на воре объявился,
И на хвате – хват.
Разом вынесли иконы.
Влезли в закрома.
И печалится,
И стонет
Родина сама.
Вместо эпилога
на базаре
Контуженый или дебилый –
Хозяин он здесь, а не гость!
Кого-то калечит громила,
Деньгу выбивает, небось.
Какую-то кличут «Валюху».
Карманник руками прядет.
Цыган покупает валюту,
А русский глаза продаёт.
Осилив похмельную муку,
Живущий всегда на «авось!»,
Бомж тянет дрожащую руку –
Хозяин он здесь, а не гость!
Под снедью прогнулась витрина.
На всё – предложенье и спрос;
На мраморный срез осетрины,
На голову щучью и хвост.
Горячие пончики с пыла.
Торговище! Мать-перемать!
Меняю я шило на мыло,
Да кто же мне будет менять?
И я, прозябая в юдоли,
Кляну безнадёжную власть.
И я протянул бы ладони…
Да кто же поэту подаст?!
Хозяин он здесь, а не гость!
Кого-то калечит громила,
Деньгу выбивает, небось.
Какую-то кличут «Валюху».
Карманник руками прядет.
Цыган покупает валюту,
А русский глаза продаёт.
Осилив похмельную муку,
Живущий всегда на «авось!»,
Бомж тянет дрожащую руку –
Хозяин он здесь, а не гость!
Под снедью прогнулась витрина.
На всё – предложенье и спрос;
На мраморный срез осетрины,
На голову щучью и хвост.
Горячие пончики с пыла.
Торговище! Мать-перемать!
Меняю я шило на мыло,
Да кто же мне будет менять?
И я, прозябая в юдоли,
Кляну безнадёжную власть.
И я протянул бы ладони…
Да кто же поэту подаст?!